— Это и есть та месть, которую вы мне пообещали, красавица моя? Примите мои поздравления, я недооценивал ваш ум и влияние. Но вы еще пожалеете, что прибегли к этому средству, чтобы достичь поставленной цели!
— Вот как? Посмотрим… — дерзко прошептала она, между тем как удары сердца доходили буквально до самой шеи, а ноги едва держали ее. — Кстати, вам следовало бы веселее улыбаться, чтобы Его Величество ни в коем случае не пришел к заключению, что вы якобы не в состоянии оценить по достоинству доставшуюся вам честь сочетаться браком с дочерью почтенного коммерсанта, сеньор!
— Неужели можно под личиной ангела скрывать душу ведьмы?
— Предполагаю, что это — изъян, проистекающий из моего низкого происхождения, любезнейший мой господин… — насмешливо парировала она. Если он думает, что король отдал приказ об их браке в результате ее интриг, то ей от этого ни холодно, ни жарко. Даже наоборот, если это приводит его в ярость, то ей на руку такое его отношение.
Однако Флёр углядела в какой-то момент мстительную вспышку в его черных глазах. Но она еще не успела осознать этого, как он уже снова скрылся за завесой равнодушия и наигранной безучастности.
— Значит, вы избираете в отношениях между нами войну, — задумчиво констатировал он, оценивая создавшееся положение.
— Войну выбрали вы, — поправила его Флёр, чопорно поджав губы. — Если вы думаете, что когда-нибудь забуду те слова, которые вы мне преподнесли в Пале Турнель, то заблуждаетесь! А если ваша гордость страдает от этого навязанного приказом короля брака, то просто откажитесь от этих уз — и все.
— Отпрыск рода Шартьер не может не повиноваться своему королю!
На этот раз она ответила лишь легким пожатием плеч, показавшимся ему в равной мере кокетливым и презрительным. Однако это движение плеч привлекло внимание Ива к соблазнительным округлостям ее груди, и капельки пота, выступившие у него на лбу, были вызваны не только жаром бесчисленных свечей, горевших в большом зале.
Флёр казалось, что вечеру не будет конца. Тот факт, что она была вновь милостиво принята при дворе, отделавшись лишь мягким выговором, вдруг придал ей в глазах прочих дам и господ такой вес, который был сравним только с влиянием королевской фаворитки. Правда, дом Торнабуони не может похвастаться дворянским происхождением, но уж, во всяком случае, на нем лежит блеск сказочного богатства. А разве их королева имела дворянский титул до брака с Генрихом Орлеанским?
Однако за всеми этими лестными для нее обстоятельствами молодая женщина ни на минуту не могла забыть об облаченной во все черное фигуре своего будущего мужа.
Сначала она его любила, потом возненавидела, а теперь добавился еще и страх, который внушил ей граф в этот вечер. Кто ее защитит, как только она станет его женой? С браком он обретал право не только распоряжаться ее состоянием, но и личной свободой. Какие последствия будет это иметь для нее?
В Фонтенбло сразу же после приезда Флёр де Параду были предоставлены шикарно обставленные покои, рассчитанные на то, что здесь ей предстоит жить с супругом. Тем не менее в этот последний вечер свободы она бы отдала все на свете, чтобы только оказаться вновь в скромной комнате дворца Пале Турнель, которую она делила с еще двумя фрейлинами.
Вместо этого ей пришлось мириться с тем, что граф отвез ее в новое жилище и, расположившись там, словно желанный гость, начал наливать себе вина из заранее приготовленного графина без тени сомнения в том, что ему все разрешено. Графин стоял на отделанном серебром столике, а чуть запотевшие стенки этого сосуда свидетельствовали о том, что его услужливо охладили.
Камеристка в простой коричневой шерстяной одежде и в белом колпаке стояла в готовности помочь Флёр раздеться. Все это оказалось для Флёр неожиданным, а ее будущий супруг, вполне правильно истолковав ее вопросительный взгляд, поднял свой бокал с вином и пояснил:
— Я позволил себе позаботиться соответствующим образом о вас. Удивляет же меня лишь то, что вы не привезли с собой своих слуг из родительского дома.
Флёр прикусила губу. Она была рада, что такая преданная душа, как Жанна, не слышит этого небрежного тона. Флёр не решилась забрать свою старую няньку из привычной обстановки, интуитивно предчувствуя, что ей не будет хорошо при дворе.
К этому добавлялось еще и то обстоятельство, что лишь совсем немногие из молодых фрейлин королевы имели собственных горничных. Было достаточно и общих служанок, и лишь мадам де Гонди предпочитала услуги собственной камеристки. Граф должен был все это знать, поэтому его замечание носило чисто провокационный характер.
Но Флёр упорно отмалчивалась. Тогда граф поставил свой наполовину наполненный бокал на крышку стола с таким стуком, что вино брызнуло на стол, и смерил Флёр таким мрачным и наглым взглядом, что ее щеки покрылись пылающим румянцем. От возмущения у нее перехватило дыхание, но все же ей удалось справиться со своими эмоциями.
— Примите мою благодарность за все, граф! Я устала и не хотела бы вас больше задерживать.
Пламя в его черных глазах напугало ее больше, чем зловещая улыбка, которой он ответил на ее отказ от дальнейшего пребывания в его обществе.
— Приятного отдыха, красотка моя…
Это звучало как совет насладиться спокойным сном, поскольку вскоре у нее уже такой возможности не будет. Флёр нашла спасение в грациозном книксене и распрямилась только после того, как стук двери возвестил, что ее будущий супруг вышел из комнаты.
После этого она воспользовалась услугами молчаливой камеристки, которая очень хорошо понимала, что ее новой госпоже сейчас не до болтовни. Она освободила Флёр от зеленого бархатного платья и расшнуровала корсет, а потом подала заранее приготовленный, подбитый мехом коричневый домашний халат и, наконец, вытащила из волос гребни.
Флёр смотрела остановившимся взглядом в обрамленное золотом зеркало, но видела не себя, а суровое лицо графа. Поскольку тот не мог выплеснуть свой гнев на самого короля, отдавшего этот приказ, он выбрал себе жертву, которая была отдана ему на растерзание. Уверенный в том, что она покупает себе титул графини за счет своего состояния, он заставит ее оплачивать его бесконечными унижениями.
Как ни горько, но Флёр только теперь вспомнила, что граф даже в самые сладостные минуты их близости никогда не произносил слова «люблю». Быть может, укрывшись броней своей гордости, он вообще утратил всякие человеческие чувства. Она перепутала плотское влечение с нежной любовью, и винить ей было в этом некого, кроме себя самой.
