Филиппа Грегори - Королевская шутиха

Елизавета смотрела только прямо, однако и ее ноздри улавливали удушающий запах разлагающихся тел. Половину повешенных она знала. Все они считали, что участвуют в мятеже, затеянном ею. Когда рано утром она садилась в паланкин, ее лицо было таким же белым, как и платье. К тому времени, когда мы ехали по Кинг-стрит, лицо Елизаветы приобрело цвет снятого молока.

Некоторые горожане все же отваживались крикнуть: «Да хранит Господь ваше высочество!» Тогда она ненадолго выныривала из своих дум, пыталась улыбнуться и махала людям рукой. Елизавета напоминала мученицу, отправляющуюся на казнь, и здесь, на улице с частоколом виселиц, в этом никто не сомневался. Все считали Елизавету главной зачинщицей мятежа. Сорок пять казненных, прежде чем взойти на плаху, назвали ее имя и признались, что мятеж провалился. Правда, подобное признание их не спасло. Теперь и принцессе предстояло держать ответ перед королевскими судьями. Никто не сомневался, что вскоре она разделит судьбу казненных.

Завидев нашу кавалькаду, слуги открыли главные ворота Уайтхолла. Мы медленно въехали во двор. Елизавета выпрямилась и обвела глазами ступени главного входа. Марии там не было. Ни королева, ни кто-либо из придворных не вышли встречать мятежную принцессу. Ее встречало молчаливое презрение. Правда, один придворный все же появился, однако на принцессу он даже не взглянул, а заговорил с сэром Уильямом. Вид у них обоих был, как у тюремщиков.

Затем Уильям Говард подошел к паланкину и протянул двоюродной сестре руку.

— Покои для тебя готовы, — сухо объявил он. — Можешь выбрать двух служанок, которые пойдут с тобой.

— Со мною должны пойти все мои служанки, — встрепенулась Елизавета. — Я очень плохо себя чувствую с дороги и нуждаюсь в их помощи.

— Приказано, чтобы служанок было не больше двух, — отчеканил сэр Уильям. — Выбирай.

Все это время он разговаривал с принцессой либо сухо, либо пренебрежительно. Сейчас он вкладывал в слова всю свою неприязнь. Возможно, это тоже был спектакль на публику. На нас глядели сотни глаз, нас слушали сотни ушей. Сэр Уильям старался, чтобы никто не заподозрил его хотя бы в капле сочувствия к своей сестре-изменнице.

— Выбирай! — пролаял он.

— Миссис Эшли и…

Елизавета огляделась и остановила свой взгляд на мне. Я хотела затеряться в толпе, чтобы и на меня не пали обвинения в сочувствии обреченной принцессе. Но Елизавета понимала: через меня у нее есть шанс встретиться с королевой или хотя бы что-то передать Марии.

— Я выбрала. Миссис Эшли и шутиха Ханна.

Сэр Уильям скрипуче хохотнул.

— Три шутихи. Три дуры, — пробурчал он и махнул слугам, чтобы проводили нас в покои Елизаветы.

Я не стала дожидаться, пока Елизавета устроится в отведенных ей покоях, а поспешила на поиски Уилла Соммерса. Его я нашла в большом зале, где он преспокойно спал на скамейке. Кто-то заботливо прикрыл шута плащом. Уилла любили все.

Я присела на край скамейки, раздумывая, стоит ли его будить.

И вдруг, не открывая глаз, он прошептал:

— Мы и впрямь дураки. Столько не виделись, а теперь сидим как немые.

Я даже не успела ему ответить. Уилл порывисто сел и крепко обнял меня за плечи.

— Я думала, ты спишь.

— Я валял дурака, — с достоинством ответил шут. — Мне подумалось, что спящий шут смешнее, чем бодрствующий. Особенно при дворе.

— Почему? — насторожилась я.

— Никто больше не смеется моим шуткам, — признался Уилл. — Вот я и решил проверить: может, они будут смеяться моему молчанию. И знаешь, молчащий шут очень многим понравился. Тогда я устроил новую проверку — как они воспримут спящего шута. И потом, если я сплю, мне все равно, смеются они или нет. Зато я могу утешаться мыслью, что я очень забавен. Мне снится моя мудрость, и я, просыпаясь, смеюсь над своим сном. Правда, мудрая затея?

— Очень мудрая, — согласилась я.

— Принцесса приехала? — спросил он.

Я кивнула.

— Болеет?

— Да, причем сильно. По-настоящему.

— Королева сможет предложить ей средство, мгновенно избавляющее от всякой боли. Теперь ее величество стала хирургом, поднаторевшим в ампутации.

— Только не это! — вырвалось у меня. — Уилл, скажи, а сэр Роберт мужественно держался во время казни? Он быстро умер?

— Жив покамест… как ни странно, — пожал плечами Уилл.

У меня зашлось сердце.

— Как же так? Мне сказали, что и его тоже обезглавили.

— Успокойся, — посоветовал мне Уилл. — Зажми голову между колен. Помогает.

Я послушно зажала голову между колен.

— Ну что, так лучше? А то ты уже была готова грохнуться в обморок.

Я выпрямилась.

— Видела бы ты себя в зеркале! Ишь, как покраснела. Худющая ты что-то стала. Гляди, как бы панталоны не свалились.

— Ты уверен, что он жив? Я думала, его казнили. Во всяком случае, мне так сказали.

— По всем раскладам, его должны были казнить. Минувшим летом у него под окнами казнили отца. Теперь вот — старшего брата и невестку. А сэр Роберт пока жив. Не удивлюсь, если от таких зрелищ он весь поседел, но его голова пока еще держится на плечах.

— Так это правда, что он жив? — не могла угомониться я. — Ты уверен?

— Скажем так: сегодня он жив. Что будет завтра — знают только Бог и королева.

— А я могу повидаться с ним, не навлекая на себя беду?

Шут засмеялся.

— Кто связывается с Дадли, обязательно навлекает на себя беду.

— Я хотела сказать: увидеться с ним, не вызвав подозрения.

Уилл покачал головой.

— Сумерки накрыли этот двор, — печально проговорил он. — Никто ничего не может сделать без того, чтобы его в чем-то не заподозрили. Потому я и сплю. Никто не может обвинить меня в том, что во время сна я плету заговор. Это сон ни в чем не повинного человека. Я стараюсь не видеть снов.

— Я очень хочу увидеть сэра Роберта, — сказала я, даже не пытаясь облечь свое страстное желание в спокойно-равнодушные слова. — Просто увидеть его и убедиться, что он жив и останется жив.

— Сэр Роберт, как и все люди, смертен, — улыбнулся Уилл. — Когда-нибудь он все равно умрет. Пока что он жив. Но сколько это продлится, я не знаю. Думаю, такой ответ тебя должен устроить.

Весна 1554 года

Все последующие дни я курсировала между покоями королевы и покоями Елизаветы, но нигде не чувствовала себя спокойной. Королеву я неизменно видела с плотно сжатыми губами и решительным взглядом. Она понимала, что принцесса виновна и заслуживает смертной казни, однако не решалась перейти черту и отправить сестру в Тауэр. Государственный совет допрашивал Елизавету в полной уверенности, что она была не только прекрасно осведомлена о заговоре, но и принимала в нем самое живейшее участие. Эшридж должен был прикрывать мятежников с севера, пока те двигались на Лондон с юга. Самое скверное — Елизавету обвиняли в связях с французским двором, откуда она якобы получала деньги для мятежа. Принцессу обвиняли в том, что она договорилась о высадке французских войск, которых ждала со дня на день. Только верность жителей Лондона помогла королеве удержаться на троне, иначе там сейчас восседала бы Елизавета, а Мария находилась бы под арестом.