Когда Дэниел подходил к задернутому пологу кровати, его вдруг охватили недобрые предчувствия, стиснув сердце железной рукой. Комната была слишком пустынной, слишком тихой. Он не слышал даже дыхания. Дэниел отбросил занавеску. Постель все еще была убрана. Она ушла.
Его охватила паника. Пробираясь между свертками и коробками, Дэниел направился к двери. Его башмак запутался в длинной газовой белой материи, и он, едва не растянувшись во весь рост на пушистом ковре, ухватился за медную ручку двери.
Дэниел нашел свечу, несколько секунд повозился, чтобы зажечь ее, и бросился бегом в ванную комнату.
Ее щетка для волос из щетины вепря, сделанная отцом Эмилем, лежала на столике. Флаконы с духами и маленькие баночки выстроились в ряд, как полк новобранцев. Воск капнул ему на руку. Дэниел выругался себе под нос. Весь в напряжении, учащенно дыша, он поспешил проверить свою комнату.
Занавески вокруг кровати были широко раздвинуты. Посередине кровати возвышался бугорок. Как от дуновения весеннего ветерка, Дэниел почувствовал облегчение. В одно мгновение он подскочил к кровати, пламя свечи осветило маленькую спящую фигурку. Он должен был бы знать, что его жена не станет считаться с условностями.
Она спала сладко, как ребенок, ее волосы рассыпались по подушке, а одна ладонь лежала под щекой. Губы Лорелеи были влажные и слегка изогнуты в мечтательной улыбке. «Бедная крошка», — подумал он с полным нежности сердцем. Она и понятия не имеет об опасности, нависшей над ней только из-за одного ее существования. Время от времени он чувствовал необходимость рассказать девушке об отце. И постоянно откладывал. Он и так слишком много отнял у нее — ее невинность. Дэниел представил ее себе спешащей из салонов портных в ювелирные магазины, от перчаточников к обувщикам, от парфюмеров к парикмахерам. Он представил ее в закрытом экипаже, проезжающем по заполненным народом и экипажами мостам и узким улочкам. Каким пугающим, но манящим, должно быть, кажется этот блистающий мир по сравнению с тихим величием ее дома в горах.
— Ох, принцесса, — прошептал он спящей девушке. — Париж — не место для тебя.
Лорелея открыла глаза. В окна сочился тусклый серый рассвет. Горничная, которая накануне приносила ужин, поклялась, что ни одна леди не встает с постели раньше полудня. «Какая пустая трата времени по утрам», — подумала Лорелея, обхватив себя руками и садясь на кровати. Что-то большое и теплое зашевелилось рядом с ней.
Дэниел. Его волосы темнели на подушке, как разлитые чернила. Смуглое лицо Дэниела, не омраченное дневными многочисленными заботами, было повернуто к ней. Он выглядел молодым, невероятно красивым и удивительно ранимым. Таким беззащитным она его никогда не видела.
«Я устраиваю его». Эта мысль согревала сердце Лорелеи солнечным светом. Улыбнувшись, она вынуждена была удержаться, чтобы не дотронуться до мужа, не разбудить его. Он, возможно, пришел очень поздно и нуждается в отдыхе. Лорелея осторожно соскользнула с кровати. Он тихо застонал и крепко обнял ее подушку. Одетая в длинную рубашку, которую мадам де Ремюсат называла сорочкой, Лорелея потихоньку вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
К ней подбежал Барри — толстый ковер приглушил звук его шагов — и ткнулся мокрым носом в колени.
— Хороший мальчик, — прошептала она. — Через минуту мы отправимся тобой на прогулку. — Она заметила пятно на ковре. — Ах, Барри. Опять ты опозорился.
Пес виновато поджал хвост и потрусил к двери. Она быстро привела себя в порядок перед зеркалом, несколько секунд повосхищалась огромной ванной и волшебными паровыми гейзерами. Бритва Дэниела лежала на полу в нескольких шагах от ванны. Она положила ее в стаканчик для бритья.
Лорелея сначала решила надеть одно из платьев, которые вчера выбрала для нее мадам де Ремюсат, но потом передумала. Она не могла отличить где перед, где спинка, а Барри уже поторапливал ее.
Она сняла сорочку и надела свою рубашку, бриджи и сапоги, вышла из дворца через заднюю дверь, которую ей вчера показала Клери.
Барри помчался по усыпанным гравием дорожкам и аккуратно постриженным газонам, покрытым росой. В двух декоративных бассейнах, поверхность которых была гладкой как стекло, отражалось персикового цвета небо. На деревьях щебетали птицы, слышался писк проголодавшихся птенцов. В чистом небе с радостными криками стремительно летали ласточки.
Барри на своем пути помечал каждое дерево и камень. Испытывая желание полюбоваться рассветом, Лорелея знала, что должна вернуться в свои комнаты. Дэниел будет беспокоиться, если не обнаружит ее, когда проснется. Кроме того, Клери де Ремюсат наметила на сегодня кучу визитов к белошвейкам, перчаточникам, модисткам, обувщикам и даже к учителю танцев. И очень скоро Лорелея надеялась заняться своими делами: встретиться с женой первого консула и проконсультироваться с ее врачами. Она мало надеялась, что обнаружит причину бесплодия мадам Бонапарт, но первый консул ожидал, что она попытается это сделать.
В нескольких ярдах в стороне от нее Барри вдруг навострил уши и замер, прислушиваясь. Затем он радостно гавкнул и бросился в конец разросшегося парка.
— Барри, вернись! — она побежала за ним. Он на мгновение обернулся, немного помедлил, а потом, не обращая на нее внимания, побежал дальше.
— Сумасшедший зверь, — пробормотала она. — Тебе бы лучше не встречаться с собакой мадам Бонапарт.
Совершенно не слушаясь, он вел ее к старой Школе верховой езды. Здесь швейцарцы были вынуждены сложить свое оружие. Здесь французы устроили им резню. Она вздрогнула, понимая ужас и боль Дэниела.
Уткнувшись носом в землю, Барри бежал вперед. За Школой верховой езды Лорелея увидела старый монастырь Фенлант, из-за закрытой двери которого доносилось стройное, вдохновенное хоровое пение. Управляющий дворца рассказывал об этом монастыре Лорелее. Революция запретила церковь, Бонапарт же вернул всех духовных лиц обратно, но на своих условиях, конечно же, лишив их былой власти.
Аккуратная часовня, находящаяся в тени ив, которые шелестели от утреннего ветерка, манила Лорелею, истосковавшуюся по всему родному и знакомому в этом чужом городе. Барри уселся на крыльца часовни и тихо заскулил.
— Жди, — приказала она ему и вошла внутрь. Две тоненькие свечи по обеим сторонам алтаря освещали часовню. Она достала свои четки и начала перебирать гладкие бусинки, пока глаза не привыкли к темноте. Она присоединилась к молящимся. Во время службы Лорелея насчитала дюжину одетых в рясы людей. Ее взгляд задержался на троих, которые стояли в тени древней романской колонны.
