Объятая внезапной яростью, она оттолкнула Адама и попыталась вырваться из его объятий.
— Узнаю твою горячую кровь — все такая же брыкливая, — сказал он, не выпуская ее.
— Брось этот снисходительный тон! — прошипела девушка, продолжая вырываться и молотя Адама кулачками по груди. — Ты куда-то торопишься, черт бы тебя забрал?
— Нужно быть в гостинице к тому моменту, когда Люси проснется.
— О Господи! — уронив руки, устало прошептала она. — Как унизительно!
— А мне не унизительно явиться сюда? — спокойно возразил Адам. — По уговору я не должен был.
Но желание опять кружило ей голову, и вместо того чтобы возобновить борьбу и выгнать его вон, Флора спросила, стыдясь себя и бессильная бороться с собой:
— Сколько у тебя времени?
— Три часа. От силы — четыре. Решай. Надеюсь, слуги крепко спят.
— Мне следует прогнать тебя, — прошептала она.
— Но ты этого не сделаешь.
— Нет…
— Вот и хорошо, — сказал Адам. Несмотря на большое количество выпитого, он держался прямо и даже с некоторым светским лоском. Но в его глазах горело необузданное желание. И следующая реплика подтвердила дикость его темперамента: — Я бы в любом случае не ушел.
Он властно протянул руки к поясу пеньюара.
Флора тихо млела, ощущая его пальцы у своего тела. Пока он развязывал пояс пеньюара, тысяча мыслей пронеслась в ее голове.
Боже, как давно они не были вместе!
Недели и недели.
Скольких часов наслаждения они лишились!
Сейчас, рядом с ним — могучим, прекрасным, возбужденным — Флора диву давалась, зачем она столько размышляла об их отношениях, зачем тратила столько умственной энергии… тогда как надо было отдаться без вопросов и колебаний этой тяге, этому неизбывному желанию.
Пеньюар упал на пол, а за ним и ночная сорочка.
Адам безмолвно любовался ее телом.
Затем вдруг взял руку Флоры и стал медленно, с чувством целовать фаланги ее пальцев.
— Ты дрожишь.
— Здесь свежо, — прошептала Флора со счастливой улыбкой.
— Кто-то должен согреть тебя.
— На то ты и пришел сюда.
Его губы замерли. Он поднял голову, а потом и вовсе отступил от нее. Ответ девушки неприятно поразил прямотой. То романтическое, что шевельнулось в нем и направило его губы не к ее голым соскам, а к пальцам, было убито ее грубым словом.
— Я просто увидел свет в твоем окне.
— Прямо из клуба?
Он ухмыльнулся.
— Нет, оттуда твое окно не видно.
Флора посмотрела на постель, потом на возлюбленного, вздохнула и промолвила:
— Ну, раз уж ты заглянул на огонек, так хотя бы дверную задвижку закрой.
Он направился выполнять приказ, по дороге с раздражением пьяно ворочая в голове не характерную для него по сложности мысль: «И как эта женщина умудряется, порой на одном дыхании, приманивать меня и тут же отпугивать, словно я раз за разом хватаю чашу с желанным горячим пуншем и вынужден раз за разом мгновенно разжимать пальцы, потому что излишне печет…»
Надежно закрыв дверь, Адам повернулся. Флора раскинулась на постели в позе опытной куртизанки. И сразу в нем поднялась волна злобы: какую школу надо пройти, чтобы вот так бесстыже раскиды-ваться?
Не дойдя до постели, он свернул к креслу и сел напротив кровати. Эрекция пропала. Адам уже упрекал себя за то, что нелегкая принесла его к этому дому и свет в окне подвиг на безумство. Но план дальнейших действий был ясен.
Последний хмель вышел из головы. Трезвыми глазами он смотрел на голую женщину, лежащую перед ним. Красива, игрива — и молча манит его взглядом, словно нимфа с картины Буше. Какое нежное розовое тело!.. Но на этом сходство с нимфой Буше заканчивается. У Флоры вид менее ангельский, более искушенный. Не кокетливая девственность, а прихотливая в страсти эгоистичная женственность…
— А знаешь, зачем я приехала в Саратогу? — сказала Флора, наблюдая за своим насупленным избранником, который лениво растянулся в кресле, стоящем ближе к изножью кровати. — Я приехала соблазнить тебя. Неужели мне действительно надо заманивать тебя в свою постель?
— Не надо.
— У тебя вид, словно тебе сейчас придется в прорубь сигануть, а не хочется.
— И все-то ты про мужчин знаешь.
— Никак ревнуешь? Можешь признаться, потому что я говорю без стеснения, что ревную тебя, и даже очень.
Адам вскинул глаза на нее и снова потупил взгляд.
— Ну, ревную! — выпалил он. — И от этого факта мне не уйти, не удрать, даже если галопом мчаться тысячу дней и ночей. Я хочу держать тебя в своих объятиях. Я хочу, чтобы никто не целовал тебя, кроме меня. Я томлюсь по наслаждению, которое я испытываю, когда обладаю тобой.
— Не ты один получаешь наслаждение, — мягко перебила его Флора. — И во мне живет точно такое же собственническое желание, как и в тебе. Не смотри на меня такими странными глазами. Тебе первому я говорю подобные слова.
— Если я гляжу странно, то прошу прощения, — сказал Адам. — Но я чувствую себя таким опутанным, таким… не своим. Как будто нарушена дистанция.
Он растерянно поводил глазами, избегая ее взгляда.
— Та самая дистанция, на которой ты держал всех прежних? — вкрадчиво спросила Флора, с лету понимая его косноязычные признания.
— Ты везде, — продолжал молодой человек усталым голосом. — В моих снах, на стекле витрин… В зеркале я вижу вместо себя — тебя. И я не уверен, что хочу… этого.
— Ты не уверен, что хочешь быть влюблен?
— Скажем так: я не уверен, что готов внести кардинальные изменения в свою жизнь.
Наконец он посмотрел ей прямо в лицо. В свете лампы поблескивал бриллиант заколки на его галстуке, переливались бриллиантики запонок и искрился сапфир на его перстне.
Только глаза Адама были тусклы в этот момент.
— А я ни в чем не раскаиваюсь и ничего не боюсь! — тихонько воскликнула Флора, легко подхватилась и спустила ноги с кровати. — Любовь не пугает меня.
Она встала и направилась к нему.
Пока девушка делала эти три-четыре шажка, Адам смотрел на нее с тревожным напряжением храброго человека, который видит, как что-то ползет к нему по траве, но не может понять, что это: ядовитая змея или просто уж.
— Боишься быть стреноженным? — насмешливо спросила Флора, опускаясь на колени перед ним. — О да, мой большой мальчик боится, что любовь вышибет его из привычной колеи.
— Сам не знаю, чего хочу, — произнес он. Ее близость возбудила его, он ощутил это по учащенности своего дыхания. И клял себя за эту машинальную реакцию.
А Флора тем временем положила руки на колени возлюбленного и раздвинула их.
— Что ж, во всем этом есть хотя бы одна прочная вещь, — мягко сказала она, ощущая боками тепло его бедер и сознавая, что он мог уже сто раз оттолкнуть ее, но не оттолкнул. — Эта действительно прочная вещь — наша с тобой дружба, — пояснила девушка, кладя руку чуть ниже его пояса. — Думаю, мы оба согласны в этом, — прошептала она и, кокетливо улыбаясь, высвободила из петли верхнюю пуговицу его панталон. Флора неспешно расстегнула и остальные пуговицы — все с тем же трепетным хладнокровием опытной в любви восточной гурии.
