Но, к большому удивлению Жиля, Аксель уже встал. Одетый в домашнее платье, он сидел за столом и собирался приступить к завтраку. Турнемин ворвался в комнату, не дав Свену — преданному слуге и секретарю молодого шведа — объявить о своем приходе.
— Хвала Господу, ты еще здесь! — вскричал Турнемин, увидев друга.
Повернувшись на стуле, Ферсен посмотрел на него удивленно и с некоторым раздражением.
— Когда, в конце концов, ты бросишь привычку сваливаться на голову, словно черепица с крыши при сильном ветре. Конечно, я еще здесь! Я покидаю Францию только двадцатого…
— Ты едешь в Швецию?
— Да, но сначала в Англию. Да… но почему ты снова стал самим собой? Решил воскреснуть?
— Капитан Воган с некоторых пор превратился в опасного субъекта и решил исчезнуть. А если я свалился тебе на голову не вовремя, то…
— Что же?
— То я прошу у тебя извинения…
— Невероятно! Ты становишься цивилизованным человеком?!
— Перестань острить. Мне не до смеха. Я пришел сюда, потому что ты мне нужен.
— Я в этом ни на минуту не сомневался. Кого на этот раз ты хочешь спасти?
— Королеву, опять королеву! Но, если ты считаешь, что я злоупотребляю…
И Жиль повернулся спиной к другу, словно собирался уходить. Ферсен бросился к нему и почти насильно усадил рядом с собой.
— Садись! Ты позавтракаешь со мной. Эй, Свен!
Еще кофе, масло, ветчину и яйца! Быстро!
Несмотря на свои страдания. Жиль не мог удержаться от смеха при таком рвении друга.
— Как на тебя действует имя Ее Величества! — сказал он. — Но, между нами, Аксель, дело почти такое же серьезное, как и в Сен-Порте, хотя менее срочное. Теперь это уже не взрыв.
— А что?
— Честно говоря, я и сам не знаю… Мне известно только, что королева будет рисковать своей честью, а может, и жизнью…
— Почему бы тебе не рассказать все королю?
— Невозможно, да это ничего не даст. Она его не слушает, но выслушает тебя.
Красивое лицо молодого шведа покраснело, но в его взгляде было больше радости, чем смущения.
— Если ты не знаешь природу опасности, как же ты хочешь, чтобы меня выслушали?
— Я тебе сейчас расскажу о последних сорока восьми часах моей жизни, а вернее, о последних трех. Ты сам рассудишь. Но прежде дай мне кофе. Никогда, мне кажется, я так в нем не нуждался.
Он выпил не одну, а три чашки и рассказал то, что пережил с того момента, как покинул отель Ланжак в сопровождении Вильяма Шорта.
— Бедный мой друг, — сказал внезапно посерьезневший Аксель. Обычно холодное и надменное лицо молодого шведа дышало состраданием и нежностью. Он печально глядел в лицо бретонца, на котором застыла странная улыбка, больше похожая на плач.
— Спасибо, — только и прошептал Жиль.
— За что, мой Бог?
— За то, что прежде чем думать о королеве, ты подумал обо мне. Твоя дружба — вот то, что мне сейчас необходимо…
— Не благодари меня, не надо. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты страдал. Королева права — Жюдит тебя не достойна.
— Может быть… В любом случае я тебе благодарен, но не суди слишком строго ее, мне кажется, что Керноа, если только он Керноа, околдовал Жюдит.
— Хорошо, я больше ничего не скажу о твоей жене. Насчет королевы ты не волнуйся, она никогда не войдет в этот вертеп. Даю слово дворянина. Я знаю. Бодрей уже говорил с ней. И Эстергази тоже. К сожалению, она оказалась очень заинтригованной их рассказами. Иначе говоря, ты прибыл вовремя. Я увижу ее до отъезда и предупрежу. А ты что собираешься делать?
— Вернусь в Версаль, я уже отправил туда Понго с вещами. Мы остановимся у мадемуазель Маржон, а потом уедем в Бретань. Я хочу узнать, действительно ли этот тип тот, за кого себя выдает…
— Ты не прав, Турнемин. Рассуди, какая тебе теперь разница? Тебя не любит Жюдит, но на свете существуют тысячи других женщин, таких же красивых, как и она. Ты еще сможешь утешиться. Перестань жить для других, подумай немного о себе.
— В любом случае будет лучше, если я уеду. И Вогана и Турнемина теперь подстерегают враги, ночью меня узнал Антрег, значит, граф тоже в курсе. Я не боюсь смерти, но не хочу подвергать опасности тех, кто меня окружает: Понго — его чуть не убили сегодня, и мадемуазель Маржон — ее могут убить завтра…
— Тогда оставайся со мной. Поедем сначала в Англию, потом в Швецию. Я представлю тебя моим сестрам Софии и Эдде и кузинам Улле и Августе. Ты их полюбишь, как полюбишь моего отца — маршала, для которого честь значит больше, чем богатство, мою мать, такую прекрасную и мудрую. Наш дом в Лунге станет твоим домом, а наша семья — твоей семьей. И ты снова будешь счастлив.
Глубоко взволнованный Жиль по-братски обнял Акселя.
— Спасибо… Я никогда не забуду, как великодушно ты предложил мне место у твоего очага.
Но ни один человек не минует своей судьбы, моя связана с Жюдит, и, пока у меня нет доказательств того, что Керноа действительно жив, я продолжаю быть ее единственной защитой и опорой. Я не нарушу свою клятву, данную в день нашей свадьбы.
Ферсен покачал головой и меланхолически улыбнулся.
— Ты ее любишь, это так понятно…
— По правде говоря, я и сам не знаю. Я страдал от того, что увидел этой ночью, но думаю, несколько месяцев тому назад я просто умер бы с горя. В моей любви появилась трещина, и, боюсь, из нее глядит лицо другой женщины…
— Красавица графиня де Бальби?! Это действительно хорошее лекарство, но его следует принимать очень маленькими дозами, как некоторые яды…
— Конечно, наши жизни не могут соединиться.
Но на трудной дороге бытия должны быть приятные уголки отдыха…
В комнату непринужденно вошел молодой человек, похожий на Акселя, но значительно моложе. Он был одет по последней парижской моде, слегка утомлен, но весел. Его приход прервал беседу друзей.
— Посмотри-ка, — воскликнул Ферсен, — вот отличный образчик нашего рода: мой младший брат Фабиан. Я показываю ему Францию, у него просто настоящая страсть к королевским дворцам и к придворной жизни. Фабиан — это шевалье де Турнемин из Лаюнондэ. Знаменитый Кречет о котором я вам столько рассказывал, один из самых стойких борцов за свободу Америки. Я старался его убедить отправиться с нами в Швецию, но он упорствует…
— Вы не правы, сударь, — ответил молодой человек с поклоном. — Мы будем счастливы представить вас Их Величествам и дамам, у которых вы будете пользоваться бешеным успехом…
— К сожалению, на данный момент шведки его не интересуют. Но куда вы собрались так рано, Фабиан? Вы даже при шпаге?
— Рано? Скорей поздно, дорогой брат. Я не ухожу, а возвращаюсь. Теперь, с вашего разрешения, отправлюсь спать, так как просто падаю от усталости и не хочу осрамиться перед знаменитым героем Америки. Я был счастлив, шевалье, познакомиться с вами и надеюсь, мы еще не раз встретимся…
