Рейнер видел, как смягчилось лицо Алуетт, словно она действительно вернулась в детство.
— Где ты?
— Во дворце в Париже. Мы каждый год приезжали к королю Людовику.
Голос у Алуетт стал как будто тоньше и взволнованнее, более девчоночьим, что ли.
— Ах, да, к королю Людовику, твоему тайному отцу, — подхватил Эль-Каммас. — Ты его любила?
— Да, он был добр ко мне… когда мы оставались с ним одни, только мой папа и я. Он улыбается, гладит меня по голове, говорит мне, что я хорошенькая, хотя смотрит на меня печально, когда говорит это, а потом шепчет: «Вся в Лизетт». Он думает, что я не слышу, а я все слышу. Потом он обещает папа никогда не оставлять меня.
— Алуетт, твой настоящий отец, король Людовик, когда-нибудь обижал тебя?
— Нет.
— Кто там еще? Была у короля дочь, с которой ты играла? Там были принцессы?
— Ближе всех ко мне по годам Алее, но она уехал а в Англию. Она должна была расти вместе с детьми Плантагенетов, а потом стать женой Ричарда.
— А принцы? У короля Людовика были сыновья? — продолжал ласково расспрашивать Эль-Каммас.
— Один. Филипп. Он на шесть лет старше меня.
— Ты его любишь?
— Любила, — неуверенно проговорила Алуетт.
— А теперь? Скажи мне, какой он.
— Он одевается в шелк, бархат и меха. У него остроконечная бородка. Его всегда окружает много мужчин и женщин, с которыми он пьет вино и веселится.
— Алуетт, ты сказала, что любила принца Филиппа, а теперь его не любишь. Пожалуйста, ответь почему?
Лоб у Алуетт покрылся испариной. Она молчала.
— Алуетт?
— Я… Он не защитил меня… Он позволил меня обидеть…
— Обидеть? О чем ты говоришь? — спросил старый мавр.
— Нет… Я не могу… Мне больно…
— Алуетт, ты должна. Я обещаю тебе, как только ты расскажешь, тебе больше не будет больно. Никогда. Ты из-за этого ослепла?
— Да. — Рейнер почувствовал, что у него лоб тоже стал мокрый, и он наклонился вперед, не желая пропустить ни слова.
— Алуетт, что было именно так, перед тем как ты ослепла?
Алуетт долго молчала, и лекарь уже хотел было поторопить ее, как она заговорила сама, правда медленно и неохотно.
— Я во дворце. Проснулась ночью, а Эрменгарды нет рядом. Мне плохо без нее, поэтому я иду ее искать. Завернулась в простыню поверх рубашки и иду по коридору. Вижу комнату. Мне страшно… Но я думаю, может, Эрменгарда там, поэтому открываю дверь…
Голос Алуетт постепенно стихал, а дыхание учащалось.
— Алуетт, что было за этой дверью?
— Там темно. Факелы гаснут. Запах вина… женских духов… знатные юноши… они лежат там с женщинами…
— Среди них Филипп?
— Да.
— Филипп обидел тебя?
— Нет. Он… он совсем пьян. Я иду к нему, может, он знает, где Эрменгарда. Он подымается, хочет подойти ко мне и падает. Другой человек останавливает меня. Он… он говорит, что я хорошая девочка, смеется… трогает меня. Говорит всякие вещи…
— Всякие вещи?
Она заплакала совсем по-детски.
— Плохие вещи… О том, что я ублюдок и всем наплевать на меня. Что я уже созрела и меня пора пощипать… Что слаще всего на свете девицы…
— Филипп ничего не делает? — спросил Эль-Каммас, и в его голосе прозвучало недоверие.
— Он пытается встать и падает. У него закрыты глаза. — Алуетт… Ты знаешь этого человека?
— Нет… Я не вижу его лица. Оно в тени. Теперь вижу! Это Фулк де Лангр… Как-то я видела, как он бил поваренка. Он жестокий. Пусть он уйдет! Я его боюсь!
Рейнер выпрямился и сжал кулаки. Он видел ужас на лице любимой и не сдержал себя.
— Хватит, — тихо сказал он, хватая Аль-Карима за рукав. — Хватит! Разве ты не видишь, что это выше ее сил!
Эль-Каммас услыхал его слова и, покраснев от негодования, грозно посмотрел на него.
— Тише, — попросил Аль-Карим. — Если вы потревожите ее сейчас, в самый страшный момент ее жизни, она может сойти с ума! Поверьте, Эль-Каммас все сделает, как надо!
К счастью, Рейнер не разбудил Алуетт, и, понимая, что у него нет выбора, он опять сел на стул, со страхом вслушиваясь в детский голосок, дрожащий от недетского страха.
— Он сильно сжимает меня, очень сильно, и бросает на кушетку. Я падаю на спину. Помогите мне, пожалуйста, милые госпожи, не надо смеяться… Почему все мужчины веселятся и подбадривают его? Скажите ему, чтобы он оставил меня. Он срывает простыню и рубашку и трогает меня. Мне больно. Не надо меня мучить. Он раздевается. Господи, что это?
— Это? Мужской орган?
Алуетт содрогнулась всем телом, но заставила себя кивнуть.
— Он такой большой и красный… и противный. Он лег на меня. Сопит и хрюкает, как животное. Нет, нет, не надо, помогите! Мне больно! Нет! Нет!
Рейнер, не в силах ничем помочь, смотрел, как слезы текут по лицу Алуетт. Теперь он все понял… Ее кошмар в их первую ночь… ни капли крови… ее уверенность, что она недостойна быть его женой, И* что на ней какое-то пятно, не связанное с ее незаконным происхождением. Он закрыл ладонью глаза и очень удивился, ощутив, что ладонь стала мокрой.
Старый мавр дал Алуетт поплакать, а потом заговорил опять, не скрывая своей жалости к измученной женщине.
— Что теперь, Алуетт?
— Я… Я не знаю. Все черное, но рядом со мной Эрменгарда. Я слышу ее голос. Она плачет. Ах, Эрменгарда, мне так больно! Везде больно, но больше всего в животе. И по ногам у меня что-то течет, я чувствую. Я грязная. И больше мне никогда не быть такой, как раньше! Я больше никогда не буду чистой! Принеси свечу, Эрменгарда… Я не вижу! Не вижу!
— Алуетт, отдохни немного. Поспи. Потом я тебе скажу, что будет, когда ты проснешься.
Затуманенным от слез взглядом Рейнер, не отрываясь, смотрел на Алуетт и видел, как она потихоньку успокаивается и ее дыхание становится глубже и ровнее.
Эль-Каммас поднялся, неслышно подошел к решетке и, открыв ее, оказался рядом с Рейнером в темной комнате. Плечи у него были устало опущены. Лицо казалось постаревшим лет на двадцать. Только сейчас Рейнеру пришло в голову, насколько мучительным было для него это путешествие в прошлое вместе с Алуетт, ведь он взял на себя ответственность за исцеление больной души, когда одно-единственное неосторожное слово могло свести все его усилия на нет и ввергнуть несчастную в хаос безумия. Рейнер почувствовал, что весь покрылся противным холодным потом. Вместе с ней он пережил ее ужас, живо представляя себе ее муки, когда чудовище де Лангр безжалостно вырвал ее из счастливого детства. Господи, и этот человек его родственник! Нет уж, пусть горные убийцы воздадут ему медленной смертью за все зло, сотворенное им на земле, и пусть не обойдут его адские муки!
— Сэр Рейнер, вы слышите меня? Я сказал, что решение зависит от вас. — Рейнер очнулся от своих нелегких размышлений. — Вполне понятно, что для вас это… Как бы сказать?.. Потрясение. Должен признаться, что я тоже не ожидал ничего подобного. Думал, что она просто была свидетельницей какого-нибудь преступления…
