Он в нетерпении вырвал свою руку и принялся вышагивать по комнате, словно зверь в клетке.
– Опять ты о поместье. Я говорю о нас! Она удивленно моргнула, глядя на него.
– Ты знаешь, что ты для меня значил все эти месяцы. Я думала, наша последняя ночь вместе только доказывает это. Прошу тебя, не делай так, чтобы мы расстались врагами. Я не хочу с тобой спорить и ссориться. Я уже устала от этого. Я не хочу, чтобы мы расстались, наговорив друг другу всяких глупостей со злости, а впоследствии об этом пожалели.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – вдруг заявил Локлейн, привлекая ее к себе для страстного поцелуя.
– Но я должна! Мой отец! Мне нужно ехать, Локлейн. Они ждут меня. Но я вернусь, как только смогу. Мы еще увидимся, клянусь, – уверяла она, гладя его по щеке.
Она осторожно высвободилась из его объятий и повернулась к двери.
– Подожди минутку. Дай мне хоть одеться и проводить тебя до причала.
– Нет, не надо, пожалуйста. Это будет слишком тяжело. Давай попрощаемся здесь, а не там, где на нас будут смотреть человек сто.
– Потому что ты стыдишься меня! – упрекнул ее Локлейн.
– Нет, потому что это не касается никого, кроме нас. Я не хочу, чтобы кто-нибудь что-то испортил, посмеявшись над нашими чувствами, – ответила Мюйрин, с любовью глядя на него.
Локлейн поцеловал ее приоткрытые губы, и она вцепилась в него, как утопающий хватается за соломинку.
– Я вернусь, – прошептала она в его ищущие губы. – Дождешься меня?
– Пока не высохнут моря. Она улыбнулась цитате Бернса.
– Ловлю на слове, Локлейн. Я тебе эти слова припомню, когда мы увидимся.
– А ты, Мюйрин? – нежно спросил он. – Ты будешь ждать меня?
– Бедняга, я начинаю думать, что лучше бы ты не встретил меня тогда, на пристани Дан Лаогер, – попыталась весело пошутить она, прежде чем в последний раз поцеловать, и стремительно вышла из комнаты.
Схватив чемодан, она бежала все расстояние до причала. И только когда уже стояла на палубе и они начали отчаливать, она осмелилась оглянуться.
На вершине холма стоял Локлейн, подняв руку на прощанье. Мюйрин подняла руку высоко над головой и помахала в ответ. Она махала и махала, пока дом не превратился в маленькую точку на горизонте.
С тяжелым сердцем она вернулась на нос корабля.
Зять пристально посмотрел на нее, и она пожала плечами:
– Довольно долго это был мой дом, и я буду скучать по нему.
– Ты возвращаешься тоже домой, Мюйрин, – напомнил Нил, обнимая ее за плечи.
Она высвободилась из его объятий и покачала головой.
– Нет, не домой. Мой дом – Барнакилла, Нил. Локлейн и все люди, живущие там, – моя семья. Что бы вы ни говорили, я буду бороться до последнего вздоха, до последнего биения сердца, чтобы спасти их.
Нил напрасно опасался зимних штормов – «Андромеда» уверенно продвигалась вперед и уже через четыре дня достигла берегов Шотландии.
Первые дни по приезде домой в Финтри Мюйрин проводила все время, ухаживая за отцом. Он сильно страдал после удара. Правая сторона у него была парализована, он не мог говорить. За ним нужно было ухаживать день и ночь, и Мюйрин беспрекословно выполняла все, что сказала ей медсестра.
Конечно, ее мать и сестра заметили, как сильно она изменилась. Мюйрин больше не была румяной, бодрой молодой девушкой, какой они в последний раз видели ее в день свадьбы. Она стала серьезной и рассудительной, с сильной волей и решительностью, отчего они начали ее даже побаиваться. Она стала худая, как гончая собака, и в два раза проницательнее.
Поначалу Мюйрин была уверена, что здоровье отца пойдет на поправку, и делала все возможное, чтобы облегчить его состояние и помочь ему поправиться. Она читала ему вслух и, хотя он мог только двигать глазами, была убеждена, что он ее понимает.
Нил и Филип всегда были у нее на подхвате. Филип особенно старался везде ее сопровождать, словно ищущий любви щенок, так что Мюйрин, озабоченная болезнью мистера Грехема, не могла не заметить его внимания к ней. Но поскольку он был для нее просто очень старым другом, она особенно не волновалась по этому поводу. Это лишь легкое восхищение, не более того, говорила она себе. Конечно, он ведь не думает, что она могла бы… Нет, мысль о том, чтобы выйти за Филипа, была слишком нелепой, и она с отвращением вздрогнула и молила Бога, чтобы оказалась права.
Несколько часов, которые Мюйрин удавалось посвятить себе, она проводила во сне или за написанием Локлейну длинных писем о поместье. Она старалась, чтобы ее письма были вежливыми и официальными, хотя ей хотелось излить душу и рассказать ему, как она по нему скучает. Но это было невозможно. Откуда ей знать, что он любит ее за то, какая она есть, а не за ее богатство? Ей вполне достаточно Августина с его неискренностью и предательством.
В один из дней, спустя около полумесяца после ее приезда, отцу вдруг стало хуже. У него участилось дыхание и изо рта пошла пена. Он какое-то время метался из стороны в сторону, а потом замер. Мюйрин держала его руку, пока она постепенно не стала холодеть.
Остальные члены семьи, устав от однообразного пребывания в четырех стенах, поехали в коляске на небольшую прогулку. Они вернулись через несколько часов, а она все еще с сухими глазами молча сидела рядом с остывшим телом.
– Все. Он умер, – прошептала она.
Ее сестра Элис сразу же потеряла сознание, и Нил унес ее в комнату. Ее седовласая мать с суровой надменностью подошла и поцеловала мистера Грехема в лоб, а затем взяла его за руку и села рядом, нежно ее поглаживая, а из ее глаз тихо капали слезы.
Мюйрин удивила реакция матери, поскольку она никогда не видела, чтобы ее родители проявляли свои чувства на людях. Неожиданно у нее сорвался с языка вопрос, который волновал ее с тех пор, как Августин так жестоко ее обманул.
– Ты любила отца?
Ее мать удивленно моргнула влажными от слез ресницами;
– Конечно, любила. Он был для меня всем. В нашем кругу брак по любви считается величайшей глупостью. Но я его действительно любила. Может быть, мы никогда этого не показывали. Он не был эмоциональным человеком. Но мы восхищались друг другом и испытывали глубокое взаимное уважение.
– Но разве проявления любви, объятия и поцелуи, так сказать, физический аспект брака, это не важно? – заливаясь краской, спросила она.
– Мюйрин, право же, я, по-моему, все объясняла тебе про мужчину и женщину! – раздраженно заметила мать.
– Нет, я не об этом. Я понимаю все в физическом плане. Я же в свое время много раз видела лошадей, помнишь? И я была замужем. Я хочу спросить, откуда ты знаешь, любит ли тебя человек на самом деле?
