– Ждите здесь, независимо от времени, – попросил он, – и получите еще больше.
На пристани он обратился к стоявшему солдату.
– С этой пристани должны были отправить с охраной женщину с ребенком. Она еще не уехала?
– Вон там, на краю причала, как раз садится в лодку, – показал солдат.
Торн посмотрел и бросился туда бегом, остановился на причале, в течение нескольких секунд любуясь ее бледным привлекательным лицом.
Ничего не замечая, сосредоточив все внимание на маленьком, завернутом в одеяло свертке, лежащем на ее согнутой руке, она передвинулась на скамье, пытаясь занять более удобное положение; с ее головы упала шаль, и взору Торна открылось золото волос, заплетенных в две шелковистые косы, скользнувшие по плечам и опустившиеся ниже пояса.
– Лайза. – Ему казалось, что он просто выдохнул ее имя, но она повернула голову, и ее недоверчивый вздох: «Торн!» – повис в воздухе, как громкая команда.
Четыре солдата, стоявшие между ними, словно растворились вдали, когда Торн, немного наклонясь, прыгнул в лодку и оказался рядом с ней. Он обнял ее вместе с ребенком, радуясь уже тому, что она наконец-то с ним, что держит ее так близко. Лайза, в конце концов подняла голову, ожидая первый поцелуй.
Торн повернулся к ближайшему солдату.
– У вас есть дети?
– Трое, сэр.
– Прекрасно. Тогда вы знаете, как подержать вот этого ребенка. – Он взял сверток из рук жены и передал его улыбающемуся капралу, снова привлек ее в объятия и стал целовать долгими и жадными поцелуями.
Когда к поцелуям примешался соленый привкус от слез, скатывающихся по лицу Лайзы, Торн поднял лицо и нежно высушил ее слезы носовым платком.
– Грош цена моим решениям, – сказал он, взяв ее за руки. – Четырнадцать месяцев клялся, что прежде чем поцеловать, побью тебя.
– А я поклялась вовсе не целовать тебя. Лицо Торна застыло при этом намеке.
– Первым делом объясни, как изъять тебя из этой проклятой лодки.
Прежде чем Лайза успела открыть рот, в их разговор вмешался сопровождающий ее лейтенант.
– Извините, сэр, – почтительно сказал он Торну. – Мне приказано немедленно доставить леди на другую сторону, чтобы передать ее в руки американцев.
– Так пусть тогда эта лодка быстрее отправляется! – резко скомандовал Торн. – Я поеду с вами и буду говорить с людьми на той стороне.
Он шлепнулся рядом с Лайзой на твердое узкое сиденье, и капрал вернул ребенка.
– Торн, – сказала она мягко, когда лодка отплыла от пристани, – нашим солдатам приказано доставить меня обратно в Морристаун. Даже если бы я захотела, они не…
– Пытаешься убедить, что ты не хочешь? Поцелуи говорят об обратном.
– Никогда не говорила, что не люблю тебя, Торн. Люблю. И всегда любила. Но мы оба давно решили, на чьей мы стороне: мой выбор – Америка, а твой – Британия. Я ненавижу британцев, – ее голос внезапно дрогнул, – и сейчас даже больше, чем прежде.
– Почему?
– Не выходила множество американских солдат – из-за этой малышки. – Она плотнее прижала ребенка к себе. – Если она умрет, потому что ее мать была американкой, то кого мне винить в этом, если не британцев?
– Мне жаль ваших солдат, как и наших, если уж говорить об этом. Жаль мать этой малышки, и, вернувшись со мной, будь уверена, о ней в Нью-Йорке позаботятся наилучшим образом.
– Не в Нью-Йорке она получит наилучший уход – он ждет ее в Джоки-Холлоу. Доктор Эли бен-Ашер… единственный человек, которому я доверю ее жизнь.
– Итак, после четырнадцати месяцев разлуки, – горько констатировал он, – я должен оставить тебя, удовлетворившись отпущенными мне четырнадцатью минутами времени?
Вместо ответа Лайза развернула одеяло, открывая неправдоподобно крошечное, бледное личико.
– Ты предлагаешь мне выбирать между жизнью для нас и смертью для нее?
– Бог мой, конечно, нет. Не хочу иметь это ни на своей совести, ни на твоей, а просто прошу принять во внимание возможность медицинской помощи в Нью-Йорке – мы в состоянии обеспечить самую лучшую.
– Эли бен-Ашер, возможно, самый перегруженный и низкооплачиваемый доктор во всех тринадцати штатах, но уровень выздоровления пациентов у него очень высок. Он самый лучший врач, а у Гленниз, – ее глаза наполнились слезами, когда она укутывала малышку, – должен быть самый лучший. Я – должница матери и дочери.
Она бросила взгляд через Гудзон на берег Джерси.
– Гленниз, – сказал он задумчиво. – Прекрасное имя. Она будет нашей дочерью, Лайза? Нашим первым ребенком?
– Я… я собиралась удочерить ее, – запинаясь проговорила Лайза, а ее сердце дрогнуло от такого естественного вопроса.
– Разве тебе не кажется, что малютка должна иметь и отца тоже?
– А ты… хочешь? – Смалодушничав, она отказалась от мысли рассказать о Джей-Джее в оставшееся у них время.
Он кисло улыбнулся.
– Разве тебе не удавалось все время делать со мной то, что хочешь ты? – спросил он. – Доказательством тому служит и то, что я против своего желания принимаю твое намерение вернуться в Морристаун. Но не думай, – добавил он вдруг окрепшим голосом, – что останешься там навсегда.
– Торн, я хочу… А что, если… – Она спрятала дрожащие руки в складках одеяла. – Обещаю, – начала она снова, – даю тебе слово, что приеду к тебе в Нью-Йорк или в Англию, как только ты пожелаешь, в любой момент после окончания войны.
– После окончания войны! Ты предполагаешь, это устраивает меня? Пока еще ни моя сторона, ни твоя не объявила, когда наступит это счастливое событие. Может пройти еще четырнадцать месяцев, а то два или три раза по четырнадцать. – Его голос звучал резко. – Не собираюсь жить без жены, без детей и – грубо говоря – вести монашеский образ жизни!
Лайза покраснела, солдаты в красных мундирах быстро наклонили головы, пытаясь спрятать улыбки, а его голос летел над Гудзоном.
– Мы женаты, ей-Богу, Лайза, и я хочу, чтобы ты была там, где и должна быть, – со мной.
Пока лодка причаливала, в воздухе висело напряженное молчание. Несколько американских солдат, одетых в более щеголеватую форму, чем Лайза привыкла видеть в Джоки-Холлоу, вышли им навстречу, но британский лейтенант загородил дорогу Торну.
– Сожалею, сэр, но полученный мною приказ не разрешает вам выйти здесь.
Еще раз Торн взял завернутую малышку и передал ее капралу. Еще раз он поцеловал свою жену, пылко и томительно долго, как будто они были одни во всем мире.
– Делай то, что считаешь нужным, Лайза, – сказал он ей на ухо, – но помни, что и я буду делать то же самое.
Все собрались у входа, чтобы попрощаться с Сэмюелем. Эли подарил ему новую пару сапог, и никто не осмелился спросить, где он их взял; Шошанна приколола булавками его пустой левый рукав к чисто выстиранной рубашке. Помятую жестяную солдатскую флягу, найденную на трупе британского драгуна в Монмуте, наполнили смесью рома с водой. Джей-Джей прилип к его ноге, жалобно хныча «па-па», – Сэмюель едва сдержал слезы.
