Мориньер улыбнулся — кто бы сомневался, что она спросит об этом:
— Регистрируя вашу дочь "без упоминания имени отца", его величество создает прецедент, который позволит ему в дальнейшем, без всяких трудностей, обеспечить будущее своему собственному сыну — маленькому Луи де Бурбону, которого родила ему Лавальер почти два года назад. Какая, право, недоверчивая у вас натура… К чему вам эти подробности, дорогая?
Клементине казалось, что у нее остановилось сердце. Все, что сказал сейчас Мориньер, было настолько же непристойным, насколько соблазнительным. Она негодовала и радовалась, пугалась и готова была облегченно вздохнуть. Мысль, что она может дать своей несчастной девочке будущее, восхищала ее, тогда как ощущение, что ее покупают, — нет, уже купили, — приводила ее в неистовство.
Мориньер со своей стороны нисколько не сомневался, что предложение уже давно принято. Но он понимал и другое: чтобы презреть собственное воспитание, перешагнуть через общепринятые нормы нравственности, нужно нечто большее. Нужно ощущение неизбежности. И он продолжил.
— Насколько я помню, у вас есть еще один ребенок, — проговорил медленно.
С удовольствием отметил в глазах Клементины непонимание и растерянность. Продолжил:
— Полагаю, в пользу принятия вами моего предложения говорит еще и то, что вам должна быть небезразлична и ее судьба.
— Не вижу связи.
— Напрасно, мадам. Вы должны понимать, что скандал скандалу — рознь. Ваше положение при дворе, — а значит и вашей старшей дочери, — всецело зависит от того, как вы распорядитесь сложившейся ситуацией. Согласись вы на предложение Филиппа, вы окажетесь в глазах света падшей женщиной…
Она вспыхнула, сузив блеснувшие недобрым огнем глаза.
— По-вашему, если я приму ваше предложение, я превращусь в глазах света в ангела непорочного? Вы думаете, превратив ошибку в ремесло, я стану выглядеть пристойнее?
Мориньер улыбнулся. Ответил:
— Вы не дали мне договорить… Вы должны были заметить, что двор любит обсуждать всевозможные романтические бредни. Порицая их на словах, он втихомолку восторгается ими. А я, как я уже вам сказал, готов пожертвовать своим добрым именем и сыграть роль пылкого влюбленного. Ваша дочь в этом случае окажется прелестным доказательством нашего безумия. Участие короля в ее судьбе завершит начатое нами. Из шлюхи вы превратитесь в героиню, ваша дочь из бастарда превратится в принцессу, а я окажусь счастливым обладателем двух прелестных женщин. Разве не безупречно придумано?
Он подошел к ней сзади, склонился к ее уху, заговорил с заметным сарказмом:
— Я не страдаю манией продолжения рода. И в качестве жены такое необузданное создание, как вы, меня вполне устроит. Надеюсь, вы не приняли за чистую монету сказанное мною королю, что вы изменились и стали много сдержаннее? Не сомневаюсь, что должно пройти немало времени, чтобы это оказалось хоть сколько-нибудь правдой.
— Вы забываете, что я замужем, — воскликнула она, отшатываясь.
Он засмеялся. Отступил.
— Да, но, думаю, недолго теперь. Жаль, что этого не слышит сейчас Филипп. Он слишком рано покинул нас. Но у меня есть подарок и для него. Незадолго до нашего с Филиппом отъезда в Грасьен его величество направил архиепископу Парижскому, Ардуэну де Перефиксу, прошение об аннулировании брака. И к нашему прибытию, полагаю, нужный нам ответ будет в Фонтенбло. Согласитесь, было бы верхом нечуткости оставить вашего супруга женатым человеком. Он не простил бы нам нашего счастья, если бы не получил возможности строить свое.
— Но как?.. — она изумленно смотрела на графа. — И отчего вы уверены в ответе?
Он улыбнулся во все свои тридцать два белоснежных зуба, и она поняла, что ответа не добьется.
— Вы страшный человек, господин де Мориньер! Вы играете чужими судьбами, как другие играют в шахматы. Как вы могли действовать от имени вашего друга? Как вы могли? А если бы он распорядился иначе? Если бы он простил мне мой грех? Или если бы я решила закончить свои дни в монастыре? Предпочла бы уныние вечному позору? Что если бы я решила, что лучше похоронить себя в стенах кельи, чем всю оставшуюся жизнь вспоминать, что когда-то я могла уважать себя? А теперь с каждым прошедшим днем я буду все глубже и глубже погружаться в пучину бесстыдства и греха!
Вскричала, прижав руки к груди:
— И никогда, запомните, никогда я не поблагодарю вас за то, что вы сделали! Потому что вы не оставили нам пути к отступлению!
Он улыбнулся этому ее восклицанию.
— Фи! Как это не похоже на вас, дорогая графиня! Упрекать человека, который предлагает вам выход, в том, что этот выход недостаточно комфортен! Не разочаровывайте меня! — он засмеялся. — Может быть, вы не заметили, но я только что предложил вам руку и сердце. Простое воспитание требовало отнестись к сказанному более внимательно и уважительно. Впрочем, я прощаю вас. Что же касается вашего теперешнего мужа. Если бы Филипп простил вас, он не был бы Филиппом де Грасьен, равно как и вы не были бы собой, если бы отказались от столь заманчивого предложения. Так что не нужно лишних слов, дорогая.
— Вы говорите, что я отнеслась к вашим словам без должного внимания? Ошибаетесь, — холодно возразила Клементина. — Напротив, я чрезвычайно внимательно вас слушала. И говорю вам: я согласна ехать с вами, куда прикажет мне его величество и куда направите меня вы. Я согласна делать все, что потребуется, чтобы выжить и не лишиться тех благ, которые вы добыли для меня и моей дочери. Но я говорю вам "Нет!" — я не собираюсь замуж в третий раз. Двух браков по расчету достаточно — вполне достаточно для одной жизни. Оба раза расчет оказался неверным. Третьего такого брака не будет!
Она была очень бледна, но говорила уверенно и холодно.
— Согласен, графиня, согласен. Эти неверные расчеты — они вечно все портят. — Мориньер приблизился к ней, взял обе ее руки в свои руки, поднес их к губам: — Мы никогда, дорогая, не позволим себе так нелепо ошибаться.
Отвесил ей шутовской поклон, и направился к выходу, успев заметить гримасу отвращения, скользнувшую по лицу Клементины.
— Готовьтесь к отъезду, графиня. Я велю заложить карету, если Филипп еще этого не сделал. Отправляемся завтра на заре.
Она ненавидела его — это было очевидно. Мориньер знал это и знал давно. Но был уверен, что поступает правильно.
Он считался в свете человеком удачливым. Точный расчет сторонние наблюдатели предпочитали называть удачливостью. Так проще было смириться с собственным неуспехом. Что сделаешь, если Фортуна так любит его?
