Шахзаде Баязид – сын своего отца и своей матери. Он не может отступиться просто так. Он просто не в силах, это не в его природе.
Айше бы точно не смогла.
– Слушай, – внезапно сказала Джанбал, до того сидевшая тихо.
– Что?
– Слушай. Там, во дворе… Узнаешь звуки?
В окно, выходящее во внутренний дворик, можно было разглядеть разве что клочок неба, но звуки оттуда и впрямь доносились необычные. Девушки уже привыкли к тому, что за стенами темницы лишь лениво перекрикивалась ночами охрана, а днем время от времени пели птицы да слуги искали какую-то Фатмагюль, которая вечно обнаруживалась в самых неожиданных местах. Приключения Фатмагюль и тех, кто был вынужден участвовать в поисках потерявшейся, тоже служили развлечением пленницам, придумавшим несчастной потерявшейся девице и семью, и друзей, и возлюбленного, с которым она уединялась периодически, спасаясь от приставаний жестокого дяди… Но происходящее сейчас меньше всего походило на возню, возникавшую во время розысков Фатмагюль.
Джанбал, казалось, вся обратилась в слух. Девушка даже глаза прикрыла, чтобы не отвлекаться, и наконец тихо, почти шепотом обронила:
– Паланкин. Так ходят носильщики с паланкином.
– И охрана на конях спереди и сзади! – обрадованно подхватила Айше, сообразившая наконец, где же она слышала что-то подобное. Точно, она ведь и сама не раз сиживала с матерью в паланкине, и носильщики несли их по шумным улицам Амасьи. Как давно это было, кажется, в другой жизни…
Но паланкин с носильщиками – это значит, что прибыла некая важная персона. Снова вернулись Ханум-султан и Фюлане-султан? Айше опять прислушалась: не похоже. Зато очень похоже, что какую-то незнакомую женщину изо всех сил стараются уговорить и не пустить… куда?
Внезапно в коридоре раздался топот. Затем в комнату ворвались охранники и, не слишком-то церемонясь, схватили за руки Айше и Джанбал. Девушек выволокли из комнаты и потащили куда-то.
Айше вырывалась что есть силы, шипела и кусалась, сумев даже чувствительно лягнуть одного из охраны. Тот лишь выругался: «Грязная девка!» – да покрепче перехватил девичью руку, вывернув ее за спину. От неожиданности Айше завопила.
Она молчала здесь не только из упрямства, но и потому, что твердо знала: женские слезы ни на что не влияют и никому не помогут, если речь идет о жизни и смерти члена султанской семьи. Так зачем зря унижаться? Зачем тешить самолюбие мучителей? Но вот теперь завопила – и тут же оборвала крик, не желая показаться слабой перед своими тюремщиками.
Джанбал, судя по всему, раньше тоже придерживалась таких же принципов, но сейчас она посмотрела на подругу со странным выражением и внезапно закричала во всю глотку:
– Помогите! Убивают! Помо…
Крик оборвался: один из евнухов-охранников зажал девушке рот. Джанбал бросила на Айше отчаянный, очень выразительный взгляд, и та, не задумываясь, зачем это надо подруге, снова заорала.
Это не было каким-то членораздельным криком: ее хватило лишь на незамысловатый, но пронзительный визг, который оборвался буквально через пару мгновений – но произвел необыкновенный эффект. Евнухи-стражи буквально застыли на месте, железная хватка ослабла, и Айше сумела вывернуться из ненавистных рук. Обернулась туда, куда смотрели ее мучители, и застыла сама, не в силах ни шевельнуться, ни произнести хотя бы слово.
Прямо на нее глядела, строго поджав губы, хасеки Хюррем.
Проклятая роксоланка, укравшая сердце Сулеймана Кануни, устроившая гибель шахзаде Мустафы и его сыновей, принесшая семье Мустафы неисчислимые бедствия…
– Немедленно отпустите их, – холодно приказала Хюррем, и ее голосом можно было заморозить стены во дворце, захоти этого проклятая ведьма. Но она, похоже, хотела другого, совсем другого!
И смотрела вовсе не на Айше. Всем вниманием Хюррем завладела Джанбал, именно с нее могущественная владычица Оттоманской Порты не сводила глаз.
– Мать, постой! Да погоди же ты!
Запыхавшийся шахзаде Баязид влетел в коридор. Сейчас он вовсе не походил на будущего владыку – ни дать ни взять мальчишка, застуканный за воровством черешневого варенья. Таких хватало и в Амасье, и за ее пределами. Айше улыбнулась почти вопреки собственной воле.
– Мать, это мой дворец, и я в нем хозяин.
Хюррем вздохнула.
– Я же говорила тебе, сын мой…
* * *
– Я же говорила тебе, сын мой. Почему ты не слушал?
Хюррем глядела на недовольного сына и никак не могла понять, почему Баязида считают более умным, более хитрым и вообще куда более подходящим для султанского трона, чем Селима.
Ну да, Селим – буян, который любит иногда выпить и покуролесить. Это терпимо. Оттоманской Портой правили разные султаны, иногда и вот такие. Селим несовершенен, возможно даже, что он в подметки не годится своему отцу… и шахзаде Мустафе, пусть иблис поглотит его душу на веки вечные! Хюррем ненавидела сына своей соперницы, но не отдать ему должного не могла. Особенно теперь, когда Мустафа мертв и никак не может из своей могилы дотянуться до ее собственных сыновей.
Все так. Селим слаб духовно, хотя и крепок телесно. Но Баязид…
Хюррем сама поражалась, почему же ей настолько стал противен Баязид. Ведь ничего такого, чего нельзя пережить, в нем не было. Всего почти в меру.
Вот! Вот оно! Это проклятое «почти» и было всему виной.
Баязид почти что терпелив – и срывается, когда до достижения цели остаются считаные дни. Почти что умен, а потому мечется между несколькими заманчивыми целями, от одной к другой, а затем к третьей, не зная, за что хвататься, не имея четкого плана действий. Почти что храбр – и потому отступает там, где необходимо безоглядно идти вперед, не давая пощады себе и своим воинам, но мчится напролом там, где лучше было бы отступить. Почти добродетелен – и в итоге его многочисленные наложницы борются друг с другом за власть. Возможно, Фатьма-султан победит, а возможно, что и нет. Но в любом случае у Баязида нет женщины, на которую он мог бы опереться.
Баязид почти хорош. Но султан не может позволить себе быть кем-то, кто «почти» подходит. Султан или подходит для управления государством, или нет.
Селим, при всех его недостатках, подходит. Баязид, даже будь у него вдвое больше достоинств, – нет.
Хюррем любила всех своих детей. Но она никогда не закрывала глаза на их недостатки. А еще на то, что выжить среди них всех доведется только одному.
И внуков – маленьких ли, взрослых ли – тоже убьют. Внучкам может повезти больше.
Могущественная султанша жаждала увидеть всех своих внуков до того, как тело ее упокоится в тюрбе, а дух взлетит к Аллаху. Ну или отправится жариться в огненную яму к Иблису, чего Хюррем тоже отнюдь не исключала.
