— Но вы же только женщина…
— Ты сам знаешь, Тиз, что у меня сердце воина. Не надо меня недооценивать. Александр недооценил меня и после пожалел об этом.
Военачальник Кайана задумался, потом улыбнулся и прижал кулак к сердцу в знак воинского приветствия.
— Задайте им там жару, ваше высочество! — сказал он. — Да защитит нас Ормазд от гнева Кайана, если с вами что-то случится!
Она оглянулась на Вала и Юрия.
— Помните, что я люблю вас обоих, — сказала она. — Не забывайте об этом никогда.
— Не уезжай, — попросил Вал. — Не надо.
Когда она шла назад по горной тропе, то долго вслушивалась, надеясь услышать голос Юрия. Но слышала лишь скрежет камней и крик сокола…
— Что ты здесь делаешь? — спросил Кайан, когда Роксана появилась вместе с гонцом. — Ты решила принять условия Птолемея? Ты вернешься к нему?
Он стоял, не двигаясь и не решаясь даже вдохнуть. Он потерял ее! И уже не важно, будет ли она египетской царицей, женой Птолемея, или он погибнет здесь и никогда больше не познает радости ее любви.
Она подошла к нему, но не обняла его, а только коснулась его щеки кончиками пальцев.
— На тебе знак грифа, — сказала она так тихо, что никто из солдат не услышал. Она отвела руку и посмотрела на голубую краску, оставшуюся на пальцах. — Это клятва героя…
Он посмотрел ей в глаза, и огромное горе, написанное в них, потрясло его. Он набрал воздуха и сказал:
— Я поклялся, что вступлю на этот путь, и мои воины тоже. Царский дом Бактрии и Согдианы выстоит!
— Вы все погибнете ради меня.
— И ради Александра, твоего сына… нашего сына.
Она посмотрела на воинов и увидела, что они тоже приняли клятву героев. Каждый поклялся быть рядом с Кайаном и сражаться до последней капли крови.
Глаза Роксаны заблестели, но она сдержалась.
— Если я приму предложение Птолемея, он, возможно, отпустит вас, — сказала она.
Ему до боли захотелось обнять ее.
— Может быть, мы должны были отдать ему Вала? — спросила она, — Мы думали о том, что хочется нам, а не о том, как будет лучше для него.
— Еще не поздно, если ты думаешь, что так будет лучше, Но есть риск, что Птолемей притворится, что принимает мальчика, а сам убьет его, чтобы покончить с сомнениями.
— Мой отец однажды сказал, что ты самый храбрый воин из тех, кого он когда-либо знал, но что у тебя недостаточно мудрости, чтобы стать царем. Он ошибся, Кайан, — сказала Роксана. — Я знала любовь двух царей, но ты величайший из них. Кто бы смог принять ребенка своего заклятого врага и полюбить его, как своего собственного? Кто бы стал жертвовать жизнью ради сыновей, зачатых другими мужами?
Он пожал плечами.
— Мы все повстречаемся с черным всадником, Если я умру сегодня, мне не придется опускать голову от стыда, когда я предстану перед Создателем.
— Я люблю тебя, Кайан, — сказала она, — Я никого так не любила. Я люблю тебя больше собственного сына. И я бы отдала свою бессмертную душу за то, чтобы увидеть, как ты вырастишь достойных мужей из Вала и Юрия!
Он схватил ее за плечо.
— Ты идешь к Птолемею?
— Это единственная возможность спастись тебе и мальчикам. Это возможность родиться ребенку, которого я ношу под сердцем.
Эти слова поразили его, как удар молнии.
— Ты носишь моего ребенка?
Слезы брызнули у нее из глаз.
— Тебе достался сын Птолемея, и, боюсь, ему достанется твой. — Ее губы дрожали. — Поцелуй меня, любимый, в последний раз!
Он целовал ее, вдыхая аромат ее кожи и волос, впитывая ее тепло, наслаждаясь последними мгновениями счастья.
— Кайан, я… — начала она.
Он отшатнулся, зная, что если продолжит обнимать ее, то не выдержит, но не отпустил ее, а поднял и прижал к себе.
— Пулад! — познал он, — Стивант! Свяжите принцессу. Только осторожно, если она сбежит, я сделаю на ваших кишок тетиву для лука.
— Нет! — закричала Роксана, сопротивляясь, — Пустите меня! Что вы делаете? Мне нужно…
Он зажал ей рот рукой.
— Тише, иначе враги услышат то, что им не нужно слышать. У меня есть план, и ты не должна ему помешать. В таком деле у тебя мало опыта.
Он еще сильнее зажал ей рот.
— Тсс. Верь мне, женщина. — Он передал ее воинам, — Свяжите ей руки, набросьте мантию на плечи и распустите волосы, чтобы Птолемей узнал ее издали. Нам нужно, чтобы она выглядела свободной, но не могла сделать благородную глупость.
Мускатно-карие глаза Роксаны, казалось, метали искры.
— Смирись! — сказал он, решительно встречая ее взгляд. — Слушай и смотри. Увидим, прав ли был принц Оксиарт.
Роксана, яростно пытаясь освободиться от пут на руках, направлялась к гребню горы, за которым была площадка, где еще вчера паслись верблюды и кони. Под площадкой на каменистых выступах стояли войска Птолемея и Иксиона. Греков и египтян было так много, что не сосчитать. Порывы ветра поднимали в воздух сухие листья и обломки коры.
Птолемей и несколько его военачальников расположились рядом с лучниками на скале, прикрываясь щитами. Военачальник Иксион выкрикивал приветствия и прославления Птолемею, и ему приходилось напрягать голос, потому что собиралась буря. Затем Птолемей повторил свое предложение пощадить Кайана и его сыновей, если варвар выдаст ему принцессу Роксану, будущую царицу Египта.
— А как насчет моих воинов? — поинтересовался Кайан. — Их отдадут под суд за то, что они выполняли мои приказы?
Иксион посовещался с Птолемеем.
— Фараон будет милостив к ним и не станет казнить их.
— Это значит, что их сделают рабами на медных рудниках Птолемея, — тихо проговорила Роксана.
— Улыбайся! — прошептал Кайан. — Напусти на себя царственный скучающий вид.
— Что вы скажете на это? — спросил Иксион.
— Твоя очередь говорить, — обратился Кайан к Роксане.
— Если царь Птолемей добивается моей руки, то почему сам не говорит с нами? — выпалила она. — Почему он прячется за тебя, Иксион?
Она заслонила глаза от летающего в воздухе сора и пыли.
— Придержи язык, женщина! — взревел греческий военачальник. — Царь Птолемей…
— Она права, — сказал Птолемей, выступая вперед. — Я буду говорить сам за себя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, принцесса Роксана. Ты мне отдашь Бактрию и Согдиану, а я тебе египетскую корону.
— Ты должен будешь отпустить соратников принца Кайана, не причинив им ни малейшего вреда, — ответила она. — Он и его сыновья должны в целости и сохранности вернуться на родину.
Лицо Птолемея потемнело, и на лбу вспухли вены.
— Ты хочешь, чтобы я простил тех, кто убил ни в чем не повинных людей, ограбил храм и поджег мой дворец?
