Эльза спокойно разрешила этот поцелуй и сказала серьезным тоном, каким обычно говорят дети, сообщая что-нибудь важное:
— Мой папа уехал, но он скоро вернется, и дядя-доктор говорит, что он привезет мне что-то хорошее. Так ты знаешь моего папу?
— Да, дитя мое, — ответил Зоннек и, нагнувшись к ней, прибавил тихо, так что только она могла его слышать: — Я когда-то очень любил твоего папу, очень любил.
Эльза посмотрела ему в лицо. Она точно поняла, что крылось в этих словах, потому что вдруг сама, без просьбы, протянула этому чужому человеку свои розовые губки.
— Я тоже хочу получить ручку и поцелуй от своей маленькой соотечественницы, — сказал Эрвальд. — Я не согласен оставаться ни с чем. Поди же сюда!
Может быть, на Эльзу подействовал его шутливый, немножко повелительный тон или же ей что-то не понравилось в молодом человеке, только она не тронулась с места.
— Что же, Эльза? Разве ты не хочешь подать руку господину Эрвальду? — спросила докторша, но девочка тряхнула головой и весьма решительно проговорила:
— Нет!
Зоннек стал ласково уговаривать крошку, но напрасно; она соскользнула с его колен и стояла перед ним, как олицетворение упрямства. Она топала маленькой ножкой и сердито повторяла:
— Нет! Не хочу! Я не стану целовать его!
— Ого, как враждебно! — насмешливо сказал Рейнгард. — Так мне придется силой взять поцелуй, в котором мне отказывают.
Он протянул к девочке руки, но она мгновенно отскочила и побежала по саду. Молодой человек бросился за ней, и среди кустов и деревьев началась настоящая охота.
Крошка Эльза не давалась. Как стрела, летела она впереди Эрвальда, вдруг ныряя в кусты, появляясь совсем в противоположной стороне и неизменно ускользая всякий раз, когда он думал, что уже схватил ее. Белое платье и белокурые волосы развевались, ребенок мелькал между цветущими кустами, как большой белый мотылек, и Эрвальду было так же трудно поймать его, как настоящего мотылька. Но наконец он добился-таки цели и понес девочку назад к столу.
— Вот она! — с торжеством крикнул он, высоко подымая свою добычу. — Ну, ты будешь меня целовать, Эльза? Да или нет?
— Нет! — гневно крикнула малютка, напрасно стараясь вырваться. — Пусти! Немедленно пусти!
— Сначала поцелую! — смеясь возразил Рейнгард и, не взирая на сопротивление своей пленницы, поцеловал ее личико.
Девочка вскрикнула так громко и испуганно, будто ей сделали больно. Но в следующую секунду ее маленькая ручка сжалась в кулачок и так ударила молодого человека по лицу, что тот, пораженный, почти растерявшийся, выпустил ее из рук. Однако теперь Эльза уже не побежала, она стояла не шевелясь, и ее лицо совершенно утратило прежнее ясное, приветливое выражение. Руки были еще сжаты в кулаки, зубы стиснуты, и глаза, смотревшие на Рейнгарда, были уже не прежними детскими глазами, они странно, почти зловеще сверкали, и он невольно вспомнил глаза Бернрида в ту минуту, когда тот мерил ими своего противника, делая последнее усилие, стоившее ему жизни.
— Как можно быть такой нехорошей девочкой, Эльза? Что подумает о тебе этот господин? — воскликнула докторша.
Тогда малютка повернулась, подбежала к ней, уткнулась головой в ее колени и разразилась громкими, горькими рыданиями, от которых судорожно вздрагивало все ее тельце.
— Это плоды отцовского воспитания или, вернее, отсутствие воспитания, — сказал Вальтер, но Зоннек слегка покачал головой.
— Нет, доктор, это отцовская кровь. Именно так дико, безудержно возмущался Бернрид, когда встречал сопротивление со стороны людей или обстоятельств, и дочь унаследовала от него эту несчастную черту характера.
— Не знаю, как быть с Эльзой на следующей неделе, — заговорила докторша, стараясь лаской успокоить все еще всхлипывавшую девочку. — Мы обещали поехать в Рамлей на свадьбу к нашим хорошим знакомым, и муж с большим трудом получил отпуск на неделю. Взять крошку с собой мы не можем; точно так же невозможно оставить ее одну с арабской прислугой. В настоящую минуту я не знаю никого, кому…
— Предоставьте это мне, — быстро перебил ее Зоннек. — Я попрошу фрейлейн фон Осмар взять ребенка и уверен, что она с удовольствием сделает это.
— Это, действительно, было бы хорошим выходом из затруднительного положения. Но понравится ли это консулу?
— Конечно. Он предоставляет дочери полную свободу в таких делах. Я ручаюсь, что он согласится.
— Только на неделю; потом я опять возьму мою милую крошку. Я с удовольствием совсем взяла бы ее себе, только едва ли это окажется возможным.
— Нет, потому что дед Эльзы, профессор Гельмрейх, в любом случае потребует ее. Правда, мрачный дом сурового старика будет грустным местом для такого жизнерадостного маленького существа, но едва ли он оставит свою внучку у чужих людей.
Зоннек произнес это, понизив голос, чтобы девочка не слышала его, но она не обращала внимания на разговор; Эльза уже успокоилась и утешилась куском торта, щедро делясь им с вертящейся около нее собачкой.
За столом завязался оживленный разговор, и только Зоннек был молчалив и казался рассеянным; то, что он узнал от доктора о Бернриде, удручающе подействовало на него. Эрвальд, напротив, блистал веселостью и разыгрывал роль любезного кавалера по отношению к докторше, которая так же, как ее муж, не могла не поддаться его обаянию. Наконец встали из-за стола. Зоннек условился с доктором относительно часа, когда они должны были встретиться в больнице, и ласково обратился к девочке:
— Ну, Эльза, прощай!
Эльза, очевидно, была наделена большой волей: насколько решительно она отвергала Эрвальда, настолько доверчиво относилась к своему пожилому другу. Она тотчас подошла, протянула ему руку и позволила на прощанье себя поцеловать.
— А теперь не помириться ли и нам, моя маленькая землячка? — шутливо спросил Рейнгард. — Правда, ты обошлась со мной из рук вон скверно, но я, так и быть, не буду сердиться на тебя.
Он сделал вид, что хочет подойти к Эльзе, но достаточно было этого движения, чтобы тотчас опять вызвать в девочке вражду. Она спряталась за Зоннека и испуганно и гневно крикнула:
— Пусть он меня больше не целует! Ты не позволишь ему, правда?
— Не позволю, не позволю, — успокоил ее Зоннек. — Оставь девочку в покое, Рейнгард, ты же видишь, она тебя боится.
— Боится? Вы очень ошибаетесь. Посмотрите только на эту крошку, у нее такой вид, точно она готова вступить со мной в бой не на жизнь, а на смерть. Что я тебе сделал, упрямица? Я ведь только поцеловал тебя!
Глаза девочки вспыхнули прежним странным огнем, и она страстно крикнула:
