не всегда была в норме. Ей, конечно, запретили сопровождать ребят. А Матвей, отбыв все наказания, тоже не сразу пришел в себя. От прежних «крошка» и «малютка» следа не осталось. И улыбочка нахальная сошла. И девчонок по имени-отчеству и на «вы» то ли в шутку, то ли всерьез стал называть.
Мама, конечно, про себя радовалась и стала бегать в фойе, чтобы сказать Леше, как она была права. Но его все не было. А потом случилась совсем другая история, как бы теперь сказали «покруче».
* * *
Мама несколько дней подряд приходила в фойе, но Леши там не было. И вдруг утром в понедельник она узнает, что он уже с четверга в санчасти, госпитализировали с высокой температурой. Она сразу же помчалась в санчасть.
Алексея нашла не сразу, он шел на процедуру, небритый, высохший, из-под белого халата выше колен торчали тонкие ноги. У нее екнуло сердце, она захотела тут же обнять его. Он, увидев ее, отшатнулся:
– Зачем пришла? Посмотреть на меня в жалком виде. Ладно, получай удовольствие.
– Не глупи. Что с тобой? Какая у тебя температура?
– Разреши, я пойду на процедуру. Или прикажешь оставаться?
– Иди, иди. Я приду после обеда, принесу тебе чего-нибудь.
– Не приходи.
Но разве можно было переубедить мою мать! В обед она купила конфет, яблок и пирожное, то есть то, что, по ее мнению, необходимо больному мужчине, и отправилась в санчасть. А там ей сказали, что больной Сапунов сбежал.
– Дурак, ну дурак, – убивалась мама. – Из-за меня сбежал.
* * *
А утром на следующий день… Не успела она подняться на свой этаж, как ее огорошили ужасной новостью. Леша разбил окно и сбежал из санчасти, потом через какой-то лаз проник в казарму. За это ему влепили пять суток ареста, и с самого утра Ленка Карпова повезла его на гауптвахту.
Маму как молнией ударило. «Ведь это он из-за меня! Дура я, дура. Что я наделала!» Потом схватила пальтишко, выскочила на улицу дежурить у трамвайной остановки, встречать Ленку.
Та появилась через полчаса.
– Ну как?
– Кошмар. Полный кошмар. Так жалко, так жалко. Просто до слез.
– Как он вел себя?
– Делал вид, что не боится. Храбрился. Я взяла его за руку, а ладонь у него холодная и влажная.
Мама почувствовала, что у нее трясутся руки.
– Всю дорогу молчал. Потом сказал, что хочет выйти попить воду в автомате. Я хотела сказать, что холодно и он простудится, и потом ведь там такое вытворяют, воду пить заставляют, помнишь как с Матвеем. Но сказать не посмела, обидится. Вышли мы с ним. Он подошел к автомату и выпил три стакана.
– Потом? Что потом?
– Приехали в комендатуру. Я нашла, куда нам надо. Там посмотрели на бумаги. И сказали: «Все в порядке. Вы можете идти, а ты стой там, тебя возьмут». Ну как вещь. Прямо как вещь. Только я хотела к нему подойти, подбодрить, а его уже повели. Он даже не оглянулся. Я к майору и говорю: «Это замечательный человек, будущий великий математик. Он попал случайно, не хотел в больнице лежать». А тот мне: «Ну и что?» «А то, что поместите его в хорошую камеру, последите, чтобы с ним хорошо обращались». Он мне: «Не бойся, младший лейтенант. Вернем в надлежащем виде».
Мама не знала, куда идти. Ленка догадалась:
– Идем лучше на работу. Там все-таки люди.
Но мать решила ехать домой:
– Скажи, что я заболела.
Она поехала домой и все время смотрела на часы. Его уже посадили на горшок. Три часа он не выдержит, он слабенький. Может быть, хоть час протянет. Сейчас его бьют. Она закрыла глаза, дрожь прошла по всему телу. Она чувствовала каждый удар и при каждом ударе вздрагивала. Сейчас заставляют пить воду.
Приехав домой, она пошла на кухню, налила графин воды, пришла в комнату, выпила всю воду. Пошла, налила еще. Принялась пить, но много выпить не смогла. И разрыдалась.
Это все из-за меня. Какая я гадина! Он ведь больше всего боялся гауптвахты, а я ему помогла туда попасть! Меня, конечно, он никогда не простит и правильно сделает. Важно, чтобы выжил, вернулся не калекой. Есть ничего не хотелось. Просто сидела у графина с водой. Потом ее начало тошнить.
Надо будет сказать Ленке, чтобы без меня за ним не ездила. Я возьму с собой полотенце и простыню, чтобы его голым не водили по коридору. Он конечно, скажет, чтобы я ушла. И я уйду. Но… Ей пришла в голову мысль, которая ей так понравилась, что она даже улыбнулась. Я постригусь наголо. И скажу ему, что я себя наказала за то, что так с ним поступила. А для него я куплю парик. Он будет переживать, что ему придется вроде Матвея ходить остриженному, а я ему подарю парик. Сколько бы ни стоил, куплю. Одолжу денег и куплю.
Потом легла на кровать и заснула. Ей приснился сон, будто Лешу привязали к столбу и кто-то его бьет. Она хочет помочь, но выясняется, что бьет-то она. Она хочет остановиться, но не может. А он кричит. Она проснулась, схватила подушку, представила себе, что это Леша, и стала ее обнимать.
* * *
Когда на следующий день она пришла на работу, то из отрывков фраз по дороге в свою лабораторию, поняла, что с Лешей приключилось еще что-то. «Больное сердце», – но почему-то все улыбались. Она поняла, что все знают то, чего не знает она.
– Ты знаешь, что Сапунов вернулся? – спросила ее одна девчонка.
– Нет.
– Его не взяли на гауптвахту. Ленка вчера его назад привезла.
Мама дальше не слушала и побежала к Карповой.
Та уже не в первый раз рассказывала историю.
– Повтори сначала.
– Ты же знаешь, я живу тут рядом, и, когда нужна какая-нибудь из нас, мне звонят. Мне вчера в обед позвонили и сказали: езжай в комендатуру, забирай Сапунова. У него случился приступ, и его не взяли.
– Какой приступ? – испугалась мать.
– Расскажу по порядку. Только ты не волнуйся. Он жив-здоров. Когда мне сказали, чтобы я ехала его забирать, я сначала побежала на трамвайную остановку, потом сообразила и поскакала в лабораторный корпус, взяла халат. Если его выдадут голым, чтобы не водить голым по коридору.
– Молодец, – подумала про себя мама, – Я про халат не догадалась.
А Ленка продолжала:
– Приезжаю, а он ждет меня в вестибюле. «Все, – говорит, – поехали». Я ему: «Сними шапку». Он снял и улыбается. Шевелюра на месте. «Не успели», –
