К несчастью, он заметил её реакцию. Завладев её рукой, герцог прижал крепче прижал её ладонь к своей руке.
— Уверяю вас, я не подхватил никаких болезней в Индии.
— Я и не думала так, — сказала она, её щеки ярко налились. Пришло время показать ему, что она не наивная девочка, которую он обманул много лет тому назад.
— Но мне любопытно, какой новой интригой вы заняты, Ваша светлость.
— Интригой? — повторил он, когда они достигли ступеней, ведущих в парк.
— Тот вздор с леди Трасбат, когда вы упрашивали её пригласить меня к ней в дом. Что это? Почему вы это делаете? — Она бросила на него вопросительный взгляд, но Саймон по-прежнему смотрел прямо вперед.
— Вы помогли мне с Раджи, так что я решил помочь вам с баронессой.
— Вы даже не знаете, что мне от неё надо, — сказала она.
— Возможно, вам следует просветить меня.
Это тотчас же её насторожило.
— Зачем бы мне это понадобилось?
Он перевел взгляд, чтоб посмотреть Луизе прямо в глаза.
— Однажды мы были друзьями.
— Мы никогда не были друзьями.
Он внимательно всматривался в её глаза, задумчивые, чувственные… дурманящие.
— Нет, думаю, что нет, — остановив свой взгляд на её губах, оСаймонн понизил голос. — Друзья не целуются, не так ли?
Её пульс утвердительно стучал.
— Друзья не лгут и не предают друг друга. Мы были пешками в игре Его Величества. Или я бы сказала, что я была пешкой. Вы были таким же высококлассным шахматистом, как и он.
— И вы справедливо отомстили мне за это, — сдержанно ответил он. — Следовательно, разве мы не можем теперь оставить все это неприятное происшествие позади?
«Как это типично для Саймона — он считает лишь „неприятным происшествием“ событие, которое изменило всю твою жизнь».
— На тот случай, если вы не заметили, я так и сделала, — девушка выпустила его руку, поскольку они подошли к парковым ступеням. — Теперь, прошу прощения…
Но он уже не обращал на неё внимания, его взгляд был занят другим.
— Пойдёмте, — сказал он внезапно, протягивая свою руку снова. — Давайте прогуляемся по парку.
— Я не могу представить, почему я…
— Взгляните туда, вниз, — сказал он со вздохом. — Все гости наблюдают за нами, желая стать свидетелями яркого зрелища, особенно после того, что случилось ранее с Раджи.
Луиза проследила за его взглядом, и ее сердце упало. Саймон был прав. Толпа внизу стала устрашающе тихой, решительно настроившись не пропустить «яркое зрелище», как он выразился.
Пока никто, кроме их семей, конечно, не знал всю степень антипатии между мисс Луизой Норт и герцогом Фоксмуром, было известно только, что прежде чем герцог внезапно и загадочно принял пост генерал-губернатора и поспешил прочь в Индию, он, казалось, был близок к тому, чтобы сделать ей предложение.
Слухи разрослись и распространились тотчас же, их обрывки долетели и до Луизы. Версии безумно отличались друг от друга: она бросила его и разбила ему сердце; он бросил её и разбил ей сердце; Его Высочество, по необъяснимой причине, неодобрительно отнёсся к этому браку и разбил оба их сердца.
— У вас есть два варианта, — произнес Саймон с остротой в голосе. — Вы можете прогуляться со мной по парку, чтобы показать, что мы в хороших отношениях, и что могло бы положить конец предположениям. Или Вы можете сделать вид, что не узнаете меня, гарантируя тем самым, что о нас будут сплетничать, по меньшей мере, в течение следующего года. Так который из них?
Она колебалась, но у неё действительно не было никакого выбора.
— Ну конечно, Ваша светлость, — сказала она слащавым голосом, когда взяла его руку, — это было бы честью для меня, прогуляться с вами.
Слабая улыбка тронула его губы.
— Я бы охотнее думал, что это действительно так.
В то время как они спускались по лестнице, гости пристально глядели и шептались. Чёрт бы побрал их всех! Луиза достигла успеха в продвижении своих реформ, так как у неё была незапятнанная репутация и она избегала скандала. Ей потребовались годы при дворе, чтобы загладить слухи — не только о ней и Саймоне, но и о её вероятной незаконнорожденности, те слухи, которые её мать и брат породили в годы её юности.
Она прожила эти годы с пользой, вела себя совершенно благопристойно и научилась управлять своими худшими порывами, так что никто не мог бы сравнить её с распутной матерью. Но всё это может быть разрушено одним неверным шагом.
Это было бы ужасно, начнись сплетни снова, в то время как Лондонские женщины были близки к тому, чтобы расшевелить этих закостенелых лордов, и их заскорузлые мысли…
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил герцог.
— Прекрасно, — сказала она кратко.
— Вы выглядите, как будто только что проглотили жабу.
Девушка бросила на него взгляд.
— Ж-жабу?
— Видите ли, в Индии едят жаб, — сказал он с совершенно невозмутимым лицом.
— Вы шутите.
Уголки губ Саймона подёргивались.
— Нисколько. Они едят их с горчицей и джемом. И с глотком мадеры, чтобы нейтрализовать яд.
— Яд?
Он вел её вдоль дорожки, окаймлённой бледно-желтыми нарциссами и маргаритками.
— Жабы ядовиты, если вы не добавляете мадеру. Это всем известно.
— Теперь я уверена, вы меня разыгрываете, — ответила она с нервным смешком.
Но его небылица расслабила девушку. Гости, наконец, возвращались к своим беседам, лишенные скандального зрелища, которого они ожидали.
— Так лучше, — сказал Саймон тихим голосом. — Я не могу позволить им думать, что я вас мучаю.
— Нет, это не благоприятствовало бы вашей репутации, не так ли? — пренебрежительно произнесла она.
— Или вашей.
Когда Луиза удивленно на него посмотрела, он добавил:
— Реформатор тоже должен волноваться о своей репутации, как мне представляется.
Она вздохнула. Девушка забыла, что он читает мысли. Он всегда обладал удивительной способностью в точности знать, что она думала.
Нет, это было глупо. Саймон просто производил такое впечатление — это была его сильная сторона. Благодаря этому он так успешно управлял людьми.
И все же… она не могла избавиться от мысли, что они начинают с того места, на котором закончили. Герцог шел рядом с ней, как если бы он вышел прямо из ее воспоминаний и очутился в парке Каслмейна. Даже его аромат был тем же самым, каким был тогда — дурманящая смесь бренди, сандалового дерева, и мыла.
И она уже забыла, каким очаровательным он мог быть. Если бы она закрыла глаза, смогла бы она унестись тотчас назад к тем опьяняющим ночам, во времена её выездов в свет, когда он танцевал с нею чаще, чем позволяли приличия, дразня и соблазняя её?
