— Ваша рана не так уж страшна. Только царапина.
— Она чертовски болит, — возразила леди Трасбат.
— Я уверена, что так и есть, — ответила успокаивающе Луиза. — Как только придет Регина, она наложит мазь на рану. Она добровольно помогает в Челси-Хоспитал [8], вы знаете.
— Я, вероятно, подхвачу какую-нибудь ужасную болезнь от той противной обезьяны.
Луиза сдержала порыв отметить, что леди Трасбат могла так же легко подхватить что-нибудь от своих птиц.
— Вы были очень храбры, моя дорогая. Иначе я бы не выбралась из этой схватки. Как умно было с вашей стороны соблазнить это существо пуншем! Я никогда бы до этого не додумалась. Я не умею быстро соображать. Мои канарейки всегда так говорят.
— Ваши канарейки разговаривают?
— Не глупите — они же канарейки. Но это не значит, что я не могу понять то, о чём они думают. — Луиза все еще пыталась разгадать это, когда леди Трасбат добавила, — я уверена, они согласились бы, что ваша поимка того своенравного животного была великолепна.
Леди Трасбат повернула голову, чтобы посмотреть на Луизу.
— Вы научились так быстро думать в вашей небольшой группе?
Наконец, шанс которого она ждала!
— Я узнала много вещей от прекрасных и преданных женщин из Лондонского женского общества.
— Как долго вы являетесь членом этого общества?
— Три года. Я была одной из основательниц группы.
Леди Трасбат поцокала языком.
— Молодой леди, как вы, следует думать о браке, не о реформах.
Луиза напряглась в ответ на знакомую критику.
— Я думаю о том и о другом. Но так как я могу найти время только для одного дела, моё сознание диктует мне выбирать последнее.
Её сознание… и её мучительный страх. Это, конечно, верно — она могла бы сделать больше хорошего в качестве старой девы-реформатора, чем в качестве жены какого-нибудь властного лорда, но не это удерживало её от брака, а мысль о его последствиях.
Роды. Доктора. Кровь и ужас.
После того, что вынесла её любимая сводная сестра, принцесса Шарлотта… она никогда не смогла бы пройти через это. Независимо от того, как часто она говорила себе, что женщины каждый день благополучно рожают детей, её терзали кровавые роды, тайным свидетелем которых она была. Если даже принцесса могла умереть в такой муке, окруженная лучшими докторами, значит с любым могло произойти тоже самое, включая её.
Девушку мучила дрожь. Ни один мужчина не стоил того, даже…
Луиза нахмурилась. Он, несомненно, не стоил того, коварный негодяй.
Она яростно возобновила свои попытки в отношении леди Трасбат.
— Если вы услышите зов вашей совести, это будет честью для Лондонских женщин принять вас в свои ряды.
— Разве ваша группа не связана с Ассоциацией квакеров, как я слышала?
— Да, с той, которой управляет миссис Элизабет Фрай.
Леди Трасбат покачала головой.
— Я не одобряю квакеров. Эдвард говорит, что они презирают все, что связано с перьями.
«Эдвардом» был лорд Трасбат, который, очевидно, нашел прекрасный способ отговорить от участия свою эксцентричную жену.
— Они просто относятся неодобрительно к экстравагантному платью. В частности, я сомневаюсь, что они не любят перья. И в составе Лондонского женского общества не только квакеры. Его членом является миссис Харрис, так же как и несколько её выпускников и дам из высших слоев общества. — Она полезла в свой ридикюль. — У меня здесь список женщин, которые…
— Миссис Шарлотта Харрис? Директриса Школы наследниц?
Луиза воздержалась от улыбки, услышав популярное прозвище школы, которой она когда-то помогла.
— Да, это, по сути, Школа для молодых леди.
— У миссис Харрис есть птицы, не так ли?
О боже, у женщины только одно на уме.
— Кажется, недавно она приобрела длиннохвостого попугая.
— Длиннохвостые попугаи очаровательны и весьма болтливы. — Леди Трасбат помедлила, как будто размышляя, затем улыбнулась Луизе. — Очень хорошо, я пожертвую средства вашей группе. Это самое меньшее, что я могу сделать после того, как вы спасли меня от того чертёнка из преисподней.
Деньги.
Луиза вздохнула.
— Мы будем очень признательны за пожертвование, мадам, но мы были бы еще счастливее, если б вы присоединились к нам.
— О, я не знаю. Эдвард не одобрил бы.
Прежде, чем она смогла ответить, из дверного проема донесся мужской голос:
— Ерунда. Несомненно, любой джентльмен одобрит благотворительную организацию мисс Норт.
Пораженная, Луиза взглянула и обнаружила, что за ними наблюдает её погибель. О нет, почему герцог был здесь? И как долго он стоял там?
Когда она попыталась спрятать свой список в ридикюль, проклятые руки начали трястись, список выскользнул и плавно опустился на пол.
Саймон нагнулся, чтобы поднять его, затем быстро изучил листок.
— У вас тут внушительный список дам, мисс Норт. Члены вашей группы?
Не ответив, Луиза протянула руку.
— Если вы будете так любезны…
— Конечно.
Улыбка коснулась его губ, когда он вручил ей список.
Он, вероятно, смеялся над ней из-за её неуклюжести. Саймон никогда бы не проявил неуклюжести, о нет. Только не герцог-ловкач.
Когда он уставился на неё как тигр, который с безошибочной интуицией учуял добычу, девушке пришлось приложить усилие, чтобы не покраснеть как девочка, которой она была, когда умеющий производить впечатление негодяй по уши влюбил ее в себя. До тех пор, пока она не обнаружила, что не было ничего «впечатляющего» в умении герцога Фоксмура разбивать о камни чужое сердце.
— Как видите, — сказала Луиза едко, — сейчас с леди Трасбат все в порядке, так что мы не будем отвлекать вас от приема.
— Я не возражаю, — сказал он. — Я пришел извиниться за поведение моего питомца.
Леди Трасбат села и пригладила юбки.
— Очень любезно с вашей стороны подумать обо мне, Ваша Светлость.
— Это — наименьшее, что я мог сделать.
Беря ее руку, он коснулся поцелуем её пальцев.
Этот изысканный жест вызвал на губах женщины трепетную улыбку.
Луиза подавила стон. Очевидно, Саймон производил такой досадный эффект на каждую женщину.
Как же она молилась, чтобы он возвратится в Англию потрёпанный жизнью — с впалыми глазами, костлявый, со смуглой кожей, опалённой резким индийским солнцем. Вместо этого он выглядел настоящим завоевателем, который прибыл домой в широко распростёртые объятия. Его худое и мускулистое тело подчеркивал идеально подогнанный вечерний наряд, проведенное на солнце время окрасило в золотистый цвет его кожу, а превосходным дополнением к этому были белокурые с выжженными прядями волосы.
