Усадьба Адама живописно располагалась в бору на не слишком высоком, но довольно крутобоком холме. Перед домом струила свои воды небольшая речушка, один из многочисленных притоков Масселшелла. К западу был разбит обширный сад, радующий взгляд первой зеленью. Большая зимняя оранжерея соединялась с комнатами теплым ходом. Сам особняк, сложенный из местных валунов, весь в башенках, впечатлял размерами. Затененная высокими соснами замшелая черепичная кровля, многочисленные террасы и веранды, по бокам две основательные башни с винтовыми лестницами и бойницами… Словом, типичное французское дворянское гнездо в стиле средневекового замка с характерными легкомысленными прибавками в духе последних блистательных Людовиков. И все это каким-то чудом перенесено в монтанскую глухомань.
Гостям немедленно сервировали чай в большой гостиной, способной вместить до полусотни гостей. Не прошло и пяти минут, как в дверях появилась миловидная кроха, вся в желтом муслине. За собой она тянула упиравшуюся молоденькую няню. Девчушка с откровенным детским любопытством вытаращила темные глазищи на новых людей, затем одарила их в высшей степени светской улыбкой.
— Меня зовут Люси, — сказала она. Потом, вьгсоко подняв за золотые кудри большую тряпичную куклу с фарфоровым личиком, Люси представила и ее: — Малышка Ди-Ди. А нашего папы нет дома.
Девочка говорила по-английски с едва заметным французским акцентом.
Няня, явно смущенная самовольством подопечной, пыталась увести ее прочь. Однако девочка вырвалась, пробежала по ковру к центру просторной комнаты и остановилась возле чайного столика.
— Вы мне позволите взять вот это? — сказала она, указывая пухлым пальчиком на кремовое пирожное с клубникой.
Флора сразу выполнила ее просьбу, тем самым мгновенно заслужив дружбу девочки. В ответ на приглашение присоединиться к чаепитию Люси расцвела довольной проказливой улыбкой.
Сходство с отцом бросалось в глаза — тот же лукавый излом улыбки, те же чарующе прекрасные темные глаза в рамке длинных густых ресниц, та же простодушная интонация речи.
Люси проворно взобралась на кресло в стиле Людовика Пятнадцатого, обтянутое кораллового цвета атласом, и села в нем словно карликовая дама — спина прямая, головка с достоинством вздернута. Разве что торчащие из-под длинного платьица ножки в мягких туфельках свешивались совсем не по-взрослому: до пола им еще расти и расти!
Глазами девочка поедала гостей с тем же аппетитом, с каким она принялась уписывать сладости. Оно и понятно: на отдаленном ранчо всякое новое лицо — великое событие.
Когда Люси принялась болтать, Флора удивилась обширности ее словарного запаса. Впрочем, не составило труда догадаться, откуда малышка нахваталась недетских слов: тесное общение с прислугой и работниками нет-нет да и выдавало себя — или неправильным произношением, или просторечным оборотом. Вот и сейчас в дверях гостиной то и дело показывались обеспокоенные лица любящих нянек и мамок: как бы их милашка чем-либо не осрамилась перед высокородными гостями!
— Мне почти четыре года, — заявила Люси в ответ на вопрос о возрасте и показала соответству-ющее число перепачканных кремом пальчиков. После этого она огорошила собеседников встречным вопросом: — А вам сколько лет?
Узнав их возраст, девочка занялась философией вслух:
— По-моему, бабушке и маман примерно столько же. Только маман здесь нет. Она уехала к бабушке, во Францию. Это потому, что она терпеть не может грязи. Так папа сказал. У нас на улицах нет этих… ну, дродуаров. А я грязи не боюсь. У меня есть любимая лошадка. Ее зовут Птичка. А дродуаров я никогда не видела. А вы?
— В городе, где я жила, — сказала Флора, — было много-много тротуаров. Но я и сельскую местность люблю. А какого цвета твоя лошадка?
— Пегая. Кузен Ворон научил меня ездить верхом. Показать вам Птичку? Идемте! Она хорошая. Как печенье.
Прихватив полную горсть упомянутого печенья, Люси заторопилась с кресла вниз.
Джордж Бонхэм любезно отклонил приглашение — после долгого путешествия он предпочитал неторопливый бокал бренди и сигару. За маленьким вожатым последовала только Флора. Однако сперва они поднялись в детскую, ибо Люси заявила с серьезностью бывалой наездницы из высшего общества, что ей следует надеть сапожки для верховой езды. Но разве можно было побывать в детской, не перезнакомившись со всеми няньками и мамками, а также со всем игрушками лично? Затем Флора вместе с Люси совершила исчерпывающую экскурсию по ранчо: она увидела и пегого пони по имени Птичка, и службы, и сад, и бор, и окрестные луга, не говоря уже обо всех уголках просторного особняка. Маленькая хозяйка ранчо имела ту же колдовскую власть над людьми, что и ее отец. Девчушка с легкостью пленяла всякого, кого хотела очаровать.
В какой-то момент этой затяжной и более чем неформальной экскурсии, уже на второй день своего пребывания на ранчо, Флора оказалась в дверях спальни Адама.
И тут ее окатила горячая волна исступленного плотского желания, неуместного, неподконтрольного. Это было странно, даже нелепо. Пустая прибранная комната. Оформлена с суровой простотой. Никаких явных примет того, что здесь обитает мужчина. Смешно так бурно реагировать при виде кровати!.. Но вопреки монашеской атмосфере этой спальни, в жилах Флоры возникло такое кипение, будто обнаженный Адам страстно звал ее в объятия.
Люси стояла рядом, о чем-то весело лопотала и дергала гостью за руку: мол, зайдем внутрь. Флора покорилась. Возле постели чувствительные ноздри девушки вдруг уловили знакомое сочетание ароматов: сосна и горный шалфей, с легкой подмесью бергамота. Так пахла его кожа, так пахли его волосы.
Ее так и повело из стороны в сторону.
— Смотри, это я! — звонко прокричала девочка, указывая на ночной столик у изголовья кровати, где на миниатюрном золотом пюпитре стояла небольшая пастель. На картине, выполненной талантливой рукой, Люси улыбалась почти той же озорной и чарующей улыбкой, что и сейчас. На полированной столешнице только портрет — ничего больше. Равно как и на столешнице такого же столика с другой стороны исполинского ложа из красного дерева. Взгляд Флоры на мгновение-другое задержался на тонком белом накрахмаленном покрывале — оно было подоткнуто вокруг подушек с почти армейской аккуратностью.
Не без укола ревности девушка попыталась представить Изольду в аскетической атмосфере этой спальни, где царит едва ли не хирургическая чистота. Флора уже побывала в покоях мадам Серр, где над каминной доской висел портрет хозяйки кисти знаменитого Уинтерхальтера: русоволосая женщина с тонким станом, достойное королевы бриллиантовое колье на высокой декольтированной груди. Следует отдать должное Адаму — если верить художнику, граф женился отнюдь не на дурнушке. Зато вкус мадам Серр был куда менее бесспорен, чем ее красота. Скажем, Флора не пришла в восторг от украшающих кровать золоченых лебедей — собственно, Люси для того и затащила новую подругу в спальню матери, чтобы показать сияющие изумруды в глазницах деревянных птиц. Спальня беглой супруги била в глаза вызывающей роскошью: кругом подушки и подушечки, бахрома и кисти, дорогой фарфор, шелк, атлас и позолота. Столики и мраморная каминная доска ломятся от дорогих никчемных безделушек. На обитых розовым дамастом стенах пошлые буколики в золоченых рамочках. Словом, декорация в духе рококо на сцене оперного театра. Или будуар в дорогом борделе.
