Но никто не обладает более мощной решительностью, чем Грейс Марлоу, и этот ужасный Рочдейл никогда не одолеет ее.
– Вы обещали мне вашу руку, – произнес он своим бархатным голосом.
– Я ничего не обещала.
– Но вы не отказали мне в ней, когда я спросил, поэтому я принял это как очевидное одобрение. – Он протянул руку и снова взял ее ладонь в свою, ему это удалось, поскольку Грейс не спрятала руку, как следовало бы сделать. – Вот видите? Вам не о чем так тревожиться. Это всего лишь рука, а не ваша добродетель. И я обещаю, что не откушу ее. Но я могу позволить себе иногда целовать ее. – И он это сделал.
Грейс так сильно сжала зубы, что почувствовала, как напряглись мышцы на шее. По крайней мере она не дрожала.
– Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали, – пробормотала она.
Он поднял голову и выгнул бровь, глаза негодяя озорно блестели.
– Почему? Вам это нравится. Я знаю.
– Мне это не нравится.
– Нет, вам нравится. О пожалуйста, не делайте такое лицо, миссис Марлоу. Когда вы хмуритесь, это портит ваш совершенный лоб. И не отрицайте, что вам нравится, когда целуют вашу руку. Конечно, вам нравится. И почему вам должно не нравиться? Это же не грешно, в конце концов.
Нет, это грешно. Это заставляет ее чувствовать себя грешницей – весь этот трепет, – и Рочдейл знал это. Он поступал совершенно неприлично. Но чего можно ожидать от такого человека?
Грейс чувствовала себя ужасно оттого, что так ощущает его присутствие. Она определенно не желает физического ответа, который он так искусно вызывает в ней своей ловкостью опытного соблазнителя. Он не нравится ей. Он ей даже ненавистен.
Она должна сделать что-то, чтобы отвлечь его внимание. Утомить его. Внушить ему отвращение. Все, что угодно, лишь бы отвлечь его от ее руки, где он снова чертит маленькие круги. Она оторвала свое внимание от его грешного прикосновения и сконцентрировалась на окружающих звуках, надеясь, что обычный дорожный шум успокоит ее совершенно расшатанные нервы. Ровный ритмичный стук копыт. Звон и лязг сбруи. Кусочки грязи и гравия, отбрасываемые колесами и ударяющие в оконное стекло. Со скрипом раскачивающиеся наружные фонари. Стук поднятых ставен на боковых окнах. Редкие крики Дженкинса, который ехал форейтором на первой лошади. Постоянный скрежет кареты, подпрыгивающей на ухабах дороги.
Путешествие в карете – дело шумное, но шум как-то успокоил ее занятой мозг и позволил думать яснее. И сразу же осенила идея, которая должна была заставить лорда Рочдейла удрать как можно дальше.
– Есть и еще один проект, который занимает мои мысли, – сказала Грейс.
– О? И что это?
– Я редактирую епископские проповеди.
Это помогло. Почти. Он, конечно, не убежал, но перестал водить круги, прервал странно-интимные ласки и удивленно уставился на нее:
– Епископские проповеди?
– Да. Не парламентские обращения, которые хорошо задокументированы, а церковные проповеди своего покойного мужа. Они в высшей степени поучительны.
Покойный муж Грейс, епископ Игнатиус Марлоу, был важным человеком и великим оратором. Будучи епископом Лондона, он, как один из «духовных отцов науки», заседал в палате лордов, где превосходно выступал по вопросу католического освобождения, а со своей кафедры в соборе Святого Павла он произносил впечатляющие и волнующие проповеди о положении бедных и необходимости социальных реформ. К тому же его часто звали выступать на менее официальных собраниях, где простой народ мог получить пользу от его взглядов. Грейс так гордилась им. Еще он проповедовал в нескольких королевских капеллах, и эти проповеди были более личными. Он записывал их перед тем, как произнести, и именно из этих записок Грейс собрала коллекцию его работ для публикации.
Проект приносил Грейс невероятное личное удовлетворение, он был тем ценным, что она могла сделать для епископа в благодарность за все, что он сделал для нее. Единственным негативным аспектом была реакция его дочери, Маргарет, которой никогда не нравилась Грейс, она ясно дала понять, что не одобряет копания в бумагах епископа. Маргарет очень ревностно относилась к памяти своего отца, и Грейс прилагала все усилия, чтобы убедить падчерицу в своих добрых намерениях. Грейс боялась, что ей никогда не удастся заручиться поддержкой Маргарет, но она не позволяла этому повлиять на попытки издать проповеди.
– Я уверен, что они полны полезных инструкций, – саркастически заметил Рочдейл, и Грейс могла бы поклясться, что говоря это, он закатил глаза к потолку.
Она улыбнулась:
– Это действительно чудесные проповеди, которые учат, что лучше всего прожить жизнь, совершая самоотверженные деяния и избегая греха. Но я не думаю, что такие инструкции будут интересны вам, милорд.
Он презрительно фыркнул.
– Ваши предположения верны. Кроме того, последнее, что нужно любому из нас, это еще одна книга проповедей от какого-то старого… прошу прощения, миссис Марлоу, но вас не должно удивлять, что я нахожу вашего покойного мужа напыщенным старым болтуном.
– Лорд Рочдейл! Я не позволю вам в таких выражениях говорить со мной о епископе.
Он отмахнулся от ее возражений рукой, которая больше не держала ее руку. По крайней мере эту битву Грейс выиграла.
– Я уверен, что он был хорошим человеком и праведным мужем, – сказал Рочдейл. – Но его взгляды на реформу были наивны и непрактичны и в целом слишком самоуверенны.
– Что вы и…
– Он любил говорить о помощи бедным, но у него было очень узкое определение достойных бедных. По его мнению, большинство из них всегда были ленивыми и глупыми.
– Нет, он…
– Если бы мне пришлось услышать еще одни разглагольствования о том, что джин стал причиной всех бедствий в Лондоне и что мануфактуры нужно объявить вне закона, я клянусь, что побежал бы с криками по улицам.
– Но вы должны признать, что…
– Если бы он вкладывал свои силы в облегчение тех ужасных условий, которые приводят эти бедные души к джину, тогда у меня было бы больше уважения к нему. К тому же… О, к черту все это! Прошу вашего прощения. Он был вашим мужем, и я должен держать свое мнение при себе.
– Да, пожалуй, должны, – резко ответила Грейс. Она никогда не слышала, чтобы кто-то говорил о епископе без восхищения и уважения. Ее потрясло, что именно Рочдейл, а не кто-то другой, так критикует его. И кажется, это было сказано не затем, чтобы намеренно расстроить ее, в отличие от остальных его действий. Он действительно говорил всерьез. Мысль, что кто-то может иметь такое мнение о епископе Марлоу, потрясла Грейс до глубины души.
– Я искренне прошу прощения. – Рочдейл снова взял ее руку, и его голос вернулся к своему обычному низкому тембру, разливающемуся вокруг нее как густой мед. – Это было грубо с моей стороны. И совершенно испортило настроение. Давайте больше не будем говорить о епископе и его реформах. – Он снова начал нежно ласкать ее пальцы.
