Тут явился старый глухонемой старик с фонарем в руке.
Теперь Ибам знал, где он находился.
– Я погиб, все кончено! Аллах, спаси меня, Алла…
Крики ужаса несчастного замирали в толстых стенах ужасного дворца.
Дервиши привели его, и старый Тагир, не слыхавший его воплей, запер нового арестанта в одну из камер, где его крики наконец смолкли.
Как мы уже знаем, Сирра, от изнеможения и голода лишившаяся чувств близ развалин, была взята Шейх-уль-Исламом, который и постарался использовать ее для своих целей. Но еще до этого события Сирра через старую Ганифу разузнала, что Сади-бея нет в Константинополе, но что у него было два друга, и один из них находился в Беглербеге. Она знала даже, что последнего звали Гассаном.
Девушка размышляла о том, должна ли она сама отправиться в летний дворец султана.
– Предоставь это мне, – говорила старая Ганифа. – Ты права, Сирра, если кто может спасти нашу бедную Рецию, так это тот знатный молодой офицер! Его ходатайство что-нибудь да значит! Ах Аллах, Аллах! – горевала бывшая служанка. – Что будет с домом благородного и мудрого Альманзора! Он умер, сын, его гордость, убит, дочь, его радость, невинно томится в тюрьме. И всему этому виной никто иной, как ужасная, мстительная Кадиджа! Она одна!
– Замолчи! – перебила Сирра старую Ганифу. – Лучше посоветуемся, как нам освободить бедную Рецию теперь, когда ее Сади далеко отсюда! Я перепробовала все средства, но глухонемой сторож бдителен. Ночью пыталась я взять у него ключи и действовала ловко и осторожно; двумя пальцами моей единственной руки тихонько тронула я связку ключей, которую он придерживал своей рукой, но он тотчас же проснулся, и я должна была бежать!
– Поверь мне, будет лучше, если знатный господин, друг благородного Сади, вступится за бедную Рецию! Гассан-бей в Беглербеге, я это точно знаю!
– Постой, лучше всего сделаем так! – воскликнула Сирра. – Я напишу несколько строк, а ты отнесешь записку во дворец и отдашь прислуге, это менее всего бросится в глаза!
– Ты всегда была умницей! – согласилась старая Ганифа, очень довольная тем, что ей не надо было лично говорить с Гассаном.
Живо достала она у соседей перо и чернила и дивилась умению Сирры писать такие письма. Старая Ганифа, как и большинство бедных людей, не умела написать ни одной буквы.
– Вот! – сказала Сирра, проворно написав несколько строк. – Прежде выходило лучше, когда у меня были еще обе руки, но Гассан-бей прочтет и это! Возьми и отнеси ему в Беглербег.
Старая Ганифа в тот же вечер отправилась во дворец. Караульные внизу у ворот не хотели пропускать ее. К счастью, случайно подошел камердинер принца Юсуфа и спросил, что ей надо. Ему только доверила она, зачем сюда пришла.
Он обещал ей сейчас же передать записку адъютанту принца, но, несмотря на это, еще в продолжение нескольких минут должен был выслушивать убедительные просьбы, увещевания и мольбы старухи. Наконец ему удалось отделаться от нее, и он поспешил с письмом во дворец. Ганифа же отправилась обратно в Скутари.
Гассан-бей разговаривал с принцем в то время, как камердинер на серебряном подносе подал ему письмо.
Вот что было в письме:
«Благородный Гассан-бей, друг храброго Сади-бея. Беспомощная Реция оставлена на произвол злобы преследователей! Спаси жену твоего друга, Аллах наградит тебя за это! Она томится в заключении в развалинах Кадри. Избавь же ее от незаслуженных ею мук!»
– Что ты получил? – спросил его принц.
– Известие о бесследно исчезнувшей Реции, о ней я рассказывал вашему величеству! – отвечал Гассан.
– Не можешь ли ты показать мне записку?
Гассан молча подал письмо принцу.
– Ты ведь говорил, что друг твой Сади-бей избрал ее себе в жены? Бедняжка страдает? Она в заключении? Это скверно. Гассан, мы должны освободить ее, должны помочь ей, ведь Сади-бея нет здесь и за нее некому вступиться!
– Участие вашего высочества весьма милостиво.
– Мы должны употребить все старания, чтобы освободить ее! Кто ненавидит и преследует жену твоего друга? Она заключена в развалинах Кадри? Я думал, там одни только дервиши!
– Я никогда не бывал там, принц! Знаю только, что там всегда Шейх-уль-Ислам держит совет с Гамидом-кади.
– Недавно сюда подъехала карета Гамида-кади, я видел, как он вышел и отправился в кабинет моего отца.
– Если ваше высочество позволите мне, я воспользуюсь этим благоприятным случаем, чтобы узнать, действительно ли Реция, дочь Альманзора, находится в заключении.
– Не только позволяю тебе, но даже прошу сделать это в моем присутствии! – отвечал принц Юсуф, который, по-видимому, горячо принимал к сердцу дело Реции и Сади, так как последний был другом Гассана. Он позвонил.
Вошел слуга.
– Просить Гамида-кади ко мне! – сказал Юсуф.
– Если бы это только имело благоприятные последствия, принц!
– Чего же ты опасаешься?
– Надо быть осторожным, принц! Гамид-кади пользуется большим влиянием, и, как слышно, он в тесной дружбе с Шейх-уль-Исламом.
– Мне хочется только, чтобы ты узнал про Рецию! – отвечал принц.
– Боюсь, чтобы ваше высочество не повредили себе этим, – сказал Гассан, – этот кади пользуется большим влиянием, и влияние это очень важно при осуществлении тех планов, которые ваше высочество намерено осуществить в будущем.
– Не думаешь ли ты, Гассан, что из-за этого я откажусь от своего желания вступиться за невинно страждущую? Ты никогда еще не говорил так со мною.
– Прошу извинения! Я думал только о будущем вашего высочества! Слова вашего высочества напомнили мне о другом – о моих обязанностях к другу! Но сюда идут!
– Посмотри, кто это?
– Гамид-кади! – сказал Гассан, отдергивая портьеру и видя перед собой знакомого нам седобородого советника Шейх-уль-Ислама. С почтительным поклоном он пропустил его в комнату.
– Ты звал меня, принц? – спросил кади, почтительным, но твердым голосом обращаясь к Юсуфу, – Гамид-кади перед тобой!
Принц Юсуф холодным взглядом измерил сановника.
– Мой благородный Гассан-бей, – обратился он после небольшого молчания к своему адъютанту, – ты знаешь, что я хотел спросить. Обратись же от моего имени к кади.
Хотя султан очень редко сам разговаривал с удостоенными аудиенции сановниками, а большею частью поручал это присутствующему визирю, а сам же был только наблюдателем и слушателем, однако попытка принца поступить таким же образом, казалось, произвела неприятное впечатление на Гамида-кади. Он счел себя оскорбленным, даже изменился в лице, однако овладел собой. Глаза Гассана следили за всем. Он жалел о такой опрометчивости принца, но это продолжалось только одну минуту! При первых же словах кади сожаление уступило место крайнему негодованию.
