— Тому, что я хочу связать себя с тобой, есть еще одна причина, нехорошая, — сказал он после паузы, как бы решив быть честным и открытым до конца. — Я тебя страшно ревную.
— И я тебя, — так же серьезно ответила Флора. — Изольду, скажем, я никогда не встречала, но заочно ненавижу ее — потому что она провела с тобой так много времени. Ну и всех остальных женщин я бы поубивала!
— Что до Изольды, то к ней ревновать нет резона. Я никогда к ней не прикасался после того, как… — Адам осекся, словно определяя границы своей откровенности. — Словом, после свадьбы, — сказал он, чтобы не вдаваться в подробности. — А по поводу остальных женщин… с ними покончено. Мой абсурдный брак, со всей сопутствующей мерзостью распутства, слишком затянулся — и пора закрыть эту страницу моей жизни.
— Дай Бог, чтобы у тебя все получилось.
— Вообще-то тот, кто по-настоящему щедр, всегда в итоге добивается от Ватикана аннулирования брака. Но Изольда подлая, а ее родственники — люди влиятельные. Так что развод рискует превратить-ся в многолетнюю нервотрепку, и в эту бездну придется ухнуть по меньшей мере половину моего состояния.
— Послушай, — сказала Флора, — совсем не обязательно жениться на мне. Я понимаю, как сложно тебе развестись, как это обескровит тебя и подорвет твою жизнь даже в материальном отношении… Поверь, я буду рада одному тому, что ты любишь меня, что я могу быть с тобой, держать вот так за руку…
— Нет, это хорошо, но этого мало, — возразил он. — Я хочу быть твоим мужем… И я хочу иметь еще детей… если ты не против.
У него даже слегка голова закружилась. Казалось полным безумием, что он произносит эти слова. Адам бы меньше удивился, если бы вдруг с его губ слетели фразы на неведомом китайском языке.
Флора разом потухла. Она была так счастлива, так окрылена, что начисто забыла об этом страшной «мелочи» — она не может иметь детей.
Девушка внезапно убрала руки под стол и больно стиснула их у себя на коленях.
— Не торопись с обещаниями, — сказала она, — ты должен все взвесить, и очень серьезно. Быть может, ты еще передумаешь жениться на мне…
— С какой стати? — возмутился Адам, пытливо прищурившись. Он заметил, что она ни с того ни с сего переменилась в лице.
Флора молчала. Наконец решившись, она как головой в омут кинулась.
— Потому что… — подавленным голосом прошептала девушка, — потому что у меня не может быть детей.
Ни один мускул его лица не дрогнул. Только секундная вспышка во вдруг остановившихся глазах Адама дала понять, что он поражен этой новостью.
— Плевать! Это не имеет никакого значения. Я говорю от сердца, а не успокаиваю тебя.
— Я бы хотела иметь от тебя детей, — промолвила Флора, и слезы покатилась из ее глаз. Она выхватила из-под манжеты платочек и вытерла их.
Он схватил ее руки и, нежно гладя их, стал успокаивать возлюбленную.
— Ну, будет, будет… Я же сказал: мне все равно. Мне нужна ты.
Как Флора ни крепилась, она снова расплакалась. Затем она скороговоркой рассказала о своей египетской болезни, о своих нерегулярных месячных, о том, что десяток знаменитых докторов признали ее бесплодной после перенесенной тяжелой лихорадки.
— Я нисколько не огорчалась по этому поводу… до сегодняшнего дня, — закончила девушка с новым, особенно безутешным всхлипом.
— Пожалуйста, биа, не надо плакать, умоляю, — повторял и повторял Адам. — Я люблю тебя. И всегда буду любить. Я влюбился в тебя уже в тот шальной вечер в доме судьи Паркмена.
Впервые он признавался женщине в любви. Впервые он давал обещания на будущее. Лишь теперь Адам сознавал то, какое мощное впечатление произвела на него Флора уже во время их первой встречи в Виргинии. И это впечатление с месяцами только крепло, укоренялось. И вот он жить без нее не может. Сейчас, произнеся столько слов любви и повторяя их снова и снова, он до некоторой степени упивался новыми ощущениями: так приятно произносить вслух эти никогда прежде не бывшие в употреблении слова.
— Возможно, ты раскаешься в своей сегодняшней горячности, — сказала Флора. — Однажды тебе захочется еще детей, и ты горько пожалеешь, что когда говорил «плевать».
— У нас есть Люси, — твердо возразил Адам. — А она такое сокровище, которого хватит на двоих. И она способна заменить собой целую дюжину детишек.
— Да, она любит меня, — печально согласилась Флора.
— Люси обожает тебя. Я обожаю тебя. Поэтому вытри последние слезки и успокойся, любимая. У нас сегодня праздник. Пусть ничто его не омрачает. Давай пофантазируем, сможем ли мы выиграть на скачках столько денег, чтобы хватило и жадным прелатам, и Изольде, и ее родичам, и ее адвокатам.
— Тебе бы все шутить, — сказала Флора, капризно хлюпая носом. — А мне грустно, очень грустно.
— Прекрати! Итак, десять тысяч толстопузым ватиканцам… нет, меньше двадцати они не возьмут. Значит, двадцать. Еще двадцать Изольде. Еще двадцать «обесчещенным» родичам.
— Спустись с небес, — удрученно перебила его Флора. — Один монсиньор возьмет больше двадцати тысяч за то, чтобы только прочитать твое прошение! А чтобы Изольда удовольствовалась двадцатью тысячами? Трудно поверить! Она вращается в таких кругах, где это разовая ставка на карточном столе, цена двух рысаков или пяти-шести платьев от Ворта. Ты пробыл в Монтане слишком долго и забыл европейский великосветский масштаб цен.
— Да, верно, — мрачно согласился Адам. Он просто не хотел всерьез задумываться над реальными расходами в связи с разводом. Это могло сильно подпортить праздничное настроение. — А по-твоему, каков будет порядок цифр?
— Негодяй! — возмущенно сказала Флора. Слезы ее высохли, мысли пошли в новом направлении. Словом, она попалась на его уловку.
— Ага, ты заинтригована, твоя головка занялась цифрами. Этого я и добивался. Ну, давай посчитаем вместе.
При подготовке экспедиций и во время путешествий Флора вела бухгалтерию отца. У нее был вкус к цифрам. Поэтому она разбиралась в ценах, накладных расходах, а жизнь в лондонском высшем свете познакомила с размахом денежных трат сливок аристократического общества, к которому принадлежала и Изольда. Словом, Флора могла быть хорошим советчиком и консультантом в денежной сфере. Но сейчас ее возмутило то, как ловко Адам переменил главную тему разговора.
— Мне не нравится, когда мной вертят как хотят, — заявила девушка несколько обиженно. — Я не кукла на веревочках!
— Ладно, оставим счеты-расчеты, — примирительно сказал Адам. Он привык к внезапным капризам Люси и умел проявлять терпение в подобных случаях.
— Думаешь, перехитрил меня, да?
Она стала агрессивной, но цели своей он добился: грусть ушла из ее глаз.
