Пальцы Эмили вцепились в подлокотники кресла. Побелевшие губы дрожали, силясь что-то сказать, в глазах стоял страх.
– Он... сильно ранен?
– Тебе-то что за дело, Эмили? – Оливия испытующе смотрела на сестру.
– Я... Мне не хочется видеть его снова, но я никогда в жизни не пожелала бы ему зла!
– Андре так и не пришел в себя, – вздохнув, проговорила Оливия. – На голове у него огромный кровоподтек. К тому же он потерял много крови. – Поколебавшись, она добавила: – К счастью, он жив и в хороших руках.
– О Боже, как отца! – всхлипнула Эмили, смертельно побледнев. – Он в таборе, Оливия? Да?
Оливия закусила губу. Стоит ли говорить, где сейчас Андре? Эмили совсем расстроится. Так и не решив, что лучше, она промолчала. Из груди Эмили вырвался сдавленный стон. Заломив в отчаянии руки, она вскочила и, распахнув дверь в спальню, бросилась ничком на постель. Оливия поспешила за ней и пристроилась на краешке.
– Тебе хотелось бы увидеть его... если бы была такая возможность? – тихо спросила она. По лицу Эмили пробежала судорога, но она продолжала молчать. Однако Оливия не намерена была отступать. – Так как, милая?
Повернув голову, Эмили взглянула ей в глаза.
– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не пошла бы к нему... просто не смогла бы пойти! Почему ты так жестока, Оливия, почему? – Эмили напоминала сестре затравленного зверька. Откинув с ее лба спутанные волосы и ласково погладив по щеке, Оливия мягко ответила:
– Я вовсе не хотела мучить тебя, Эм. А спросила потому, что... ты ведь и сама спрашивала себя об этом в душе, верно?
Оливия заглянула в глаза Эмили, и сердце ее облилось кровью. Когда Эмили наконец заговорила, шепот ее звучал почти яростно:
– Порой я жалею, что зрение вернулось ко мне. Если бы все было по-прежнему! Я... мы любили бы друг друга, и я никогда бы не узнала, что он цыган! Я никогда бы не узнала!
– Рано или поздно все равно бы узнала, Эм, – покачала головой Оливия. – А если и нет... Когда-нибудь он ушел бы из наших мест вслед за своим табором, и что сталось бы с тобой? Неужели лучше любить кого-то, зная, что никогда его-не увидишь? Может, когда-нибудь он и вернулся бы к тебе, но надолго ли?
– Ах, как это больно... как больно, Оливия! – Прозрачная слезинка покатилась у Эмили по щеке. – Но я не могу простить...
– Чего ты не можешь простить? Что он цыган? Или что он обманул тебя, не сказав правду?
– Я сердита на него... сама не знаю за что! – Эмили, приподнявшись на локтях, села. – И за то, что он не признался мне сразу, и за то, что он цыган. Но больше всего я зла на себя за то, что влюбилась в него! Понимаешь, Оливия? Он ведь цыган, а этого я никогда не смогу забыть!
– Значит, не сможешь... – На лице Оливии появилось странное выражение.
– Я... я не могу любить его!
– Потому только, что он цыган! – Это был не вопрос, а скорее утверждение.
Эмили кивнула.
– Он добрый?
– Да.
– Порядочный?
– Да, он...
– Он заботливый?
– Да, да, да! – с болью в голосе крикнула Эмили. – Он именно такой, как ты говоришь...
– Значит, ты полюбила его за это... за то, что он такой, какой есть.
– Да, но... – Сообразив, что невольно выдала себя, Эмили смутилась и замолчала.
– Сейчас в тебе говорит твое сердце. – Оливия со вздохом прижала руку к груди. – А если бы в первый раз, когда ты увидела его, он был бы одет как гаджо, скажи, догадалась бы ты о том, что он на самом деле цыган?
– Не спрашивай меня, – простонала Эмили. – Ах, Оливия, ты не понимаешь!
«Еще как понимаю, – печально подумала Оливия, – даже, может быть, больше, чем ты думаешь...»
– Оливия... то, что ты предлагаешь... немыслимо!
– Неужели? – Оливия прищурилась. – Так, значит, ты догадалась, о чем я подумала?
– Лучше скажи сама... – Эмили подтянула колени к груди.
Аегкая улыбка тронула губы Оливии. Потом лицо ее снова стало серьезным.
– То, что стоит между вами, не имеет никакого отношения к Андре, – тихо проговорила она. – Ты ненавидишь того цыгана, который убил нашего отца... Но не можешь же ты ненавидеть Андре только за то, что сделал другой человек, пусть и одной с ним крови!
Склонившись к сестре, она ласково погладила ее спутанные волосы. В глазах ее стояла та же боль, что и в глазах младшей сестры.
– Прошу тебя, постарайся понять, что, говоря об этом, я вовсе не хочу причинить тебе новые страдания, – мягко прошептала она. – Единственное мое желание – сделать так, как будет лучше для тебя, милая. Я хочу видеть тебя счастливой, но ведь сейчас ты страдаешь. И если ты не хочешь понять то, что подсказывает тебе твое сердце, тогда... тогда ты все еще слепа... слепа, как прежде, Эм. – Склонившись к сестре, она порывисто обняла ее и поцеловала в щеку. – Пойду приготовлю ужин. Почему бы тебе пока не отдохнуть?
Эмили молча проводила сестру взглядом. На лице ее было смятение. «Отдохнуть?» – эхом отдалось у нее в голове. Нет, ей не видать покоя. Опустив голову на колени, она прижалась к ним щекой, уставившись в пространство невидящим взглядом. Сердце ее болело, мыслями она сейчас бьгла с Андре!
Эмили хватило мужества признаться себе в том, что в словах Оливии была большая доля правды. С тех пор как Андре исчез из ее жизни, она была глубоко несчастна. Казалось, Андре унес с собой часть ее души.
Все то утро, когда зрение вернулось к ней, Эмили терзалась сомнениями. Она вспоминала... Если бы не Андре, она бы никогда не осмелилась... Именно он вдохнул в нее мужество, он подбадривал ее, снова и снова заставлял пытаться смотреть... Но только сейчас она впервые представила, что творилось у него в душе... Ведь не мог же он не догадываться о ее гневе, когда она увидит, что он цыган!
Но даже это не остановило его!
Сердце Эмили обливалось кровью. Андре говорил, что любит ее. Да, он любил ее – в этом Эмили не сомневалась. Он пожертвовал всем... Догадываясь, что скорее всего потеряет ее, он все-таки рискнул... и сделал это ради нее.
Даже эта жертва не остановила его. Он думал только о ней... только о ней. А она, Эмили? Чем она отблагодарила любимого за его самопожертвование?
Жгучий стыд душил Эмили. Каким мелким, каким ничтожным казалось ее чувство рядом с любовью Андре!
Оливия права, с болью призналась себе Эмили. Она просто старалась спрятаться от себя... от того, что подсказывало ей сердце. Но что же делать теперь?
Выбор оставался за ней, и Эмили это понимала.
Оставалось решить.
* * *
На следующий день, придя в Рэвенвуд, Оливия увидела Андре. Ему отвели комнату в восточном крыле, и ей пришлось навести там порядок. После обеда у Оливии выдалась свободная минутка, и она решила навестить Андре. Проскользнув на цыпочках в комнату, она с удивлением увидела, что он поднялся с постели и, устроившись в кресле, смотрит вдаль. Туда, где темнел лес. На Андре были чистая рубашка и бриджи – скорее всего из гардероба Доминика. Если не считать того, что голова у него по-прежнему была туго забинтована, выглядел он на редкость хорошо. Оливия обрадовалась: можно было надеяться, что Андре пошел на поправку. Она легонько постучала.
