— Это отвратительно! — негодовал муж. — Ты знаешь, как я к этому отношусь. Как ты могла подсунуть такое нашему сыну?
Я тоже распалялась.
— Неужели ты думаешь, что я желаю вреда собственному ребенку?
— Это все твой колдун. Он отравил тебе мозг, заставил поверить, что ты в нем нуждаешься. Предупреждаю, Катрин, сегодня же ты его уволишь. И все сразу наладится.
— Не собираюсь его увольнять! — возмутилась я. — Вы что, угрожаете мне, ваше величество?
Генрих тяжело вздохнул, стараясь успокоиться. Гнев уступил место мрачной серьезности.
— Два месяца назад я обратился к Папе, чтобы он позволил организовать французскую инквизицию.
Я притихла.
— На прошлой неделе его святейшество удовлетворил мою просьбу. Во главе инквизиции я поставил Карла де Гиза. Можешь себе представить, что я испытал, когда добрый католик принес мне эту вещь? — Генрих с отвращением указал на камин. — Что он почувствовал, когда его испуганная племянница Мария подала ему это?
Мария, хитроумная Мария! Как мне могло прийти в голову, что Франциск способен хранить от нее секреты?
— И что ты будешь делать, Генрих? Поведешь свою жену на допрос?
— Нет, — отозвался он. — Но если ты проявишь благоразумие, то сообщишь своему колдуну, что королевский двор для него — место небезопасное.
У меня запылали щеки.
— Если ты его арестуешь, то этим привлечешь внимание ко мне. Поползут слухи, которые нанесут ущерб короне.
— Есть средства избежать этого, — холодно заметил Генрих. — Я тебя предупредил, мадам.
Днем я вызвала Руджиери в свой кабинет. Я не стала предлагать ему сесть — не было времени, — а просто протянула бархатный кошелек, наполненный золотыми экю.
— Король сформировал инквизицию, вы будете одной из ее первых жертв. Ради меня, возьмите это. Инкогнито уезжайте из Парижа как можно дальше. Вас поджидает экипаж. Возница поможет вам собрать вещи.
Руджиери сложил руки за спиной и отвернулся. В моем крошечном кабинете не было окна, но казалось, он отыскал его и смотрел в неведомую даль.
— Ради вас я должен быть здесь. — Он взглянул на меня. — Положение становится опасным, Madame la Reine. Король вступил в сороковой год своей жизни.
— Войны-то нет, — возразила я и положила бархатный кошелек на стол. — А если война начнется, я не отпущу Генриха. Вы знаете это, месье. Не надо меня испытывать.
— Я не позволю себе просто скрыться, — настаивал колдун. — Судите сами: поединки могут случиться и без войны.
— Что вы такое говорите? — воскликнула я. — Уж не намекаете ли, что ваша магия ничего не стоит?
Меня бесило его спокойствие.
— Каждое заклинание, каким бы сильным оно ни было, имеет свои пределы.
По моей спине пробежал холодок.
— Зачем вы меня мучаете? — прошептала я. — Я ведь стараюсь вам помочь.
— А я — вам. По этой причине я не уеду, пока моей жизни не станет угрожать прямая опасность.
Я постаралась, чтобы мои глаза, голос и осанка выражали непреклонность.
— Я — ваша королева. И я приказываю вам покинуть город.
С невиданной грубостью колдун повернулся ко мне спиной и шагнул к двери, но остановился и обернулся. В его глазах промелькнула дьявольская вспышка, запомнившаяся мне еще тридцать лет назад, когда кто-то из толпы бросил в меня камень.
— А я — Козимо Руджиери. Преданный вам, Катерина де Медичи. Я не оставлю вас, пока меня не вынудят это сделать.
Он вышел и тихо притворил дверь.
Несколько дней я не общалась с Руджиери. Его слова и его дерзость мучили меня и в то же время возбуждали беспокойство за него и за Генриха. Мне помогали мои шпионы, которые внимательно наблюдали за королем и кардиналом Лотарингским.
Как-то летней ночью меня разбудил стук в дверь и дрожащий свет. Я сонно пробормотала что-то и отвернула лицо от лампы.
До меня дотронулись кончики пальцев. Я открыла глаза и увидела мадам Гонди. Ее лицо золотилось в свете лампы. На плечи поверх ночной рубашки она накинула шаль.
— Madame la Reine, — позвала она. — Проснитесь. За ним пришли.
Мое тело тотчас пробудилось. Я свесила ноги с кровати и села. Босые ноги не доставали до пола. Мозг не сразу включился в работу.
— В чем дело? — пробормотала я. — Что случилось?
— Офицеры инквизиции. Они послали людей арестовать месье Руджиери. На рассвете, а то и раньше.
Стряхнув остатки сна, я заявила:
— Мне надо пойти к нему и предупредить.
Я знала, что Руджиери никого другого слушать не станет.
Глаза мадам Гонди расширились от ужаса.
— Но, мадам…
— Экипаж, — велела я, — на котором нет королевского герба. Пусть подадут к другой стороне дворца. Потом придете и поможете мне одеться.
Свет от двух ламп экипажа был слишком слаб и не рассеивал темноту безлунной ночи. На улице было тихо, лишь цокали копыта наших лошадей. Мадам Гонди настояла на своем и отправилась вместе со мной. Как и я, она облачилась во все черное и накинула на лицо вуаль.
Путь был недалек: Руджиери жил на улице, выходившей на западную сторону Лувра. Наш экипаж подъехал к ряду трехэтажных узких домов, прижатых один к другому. Возница отыскал нужный номер — восемьдесят третий — и помог мне выйти из экипажа. Я ждала подле него, пока он стучал в дверь — тихо, но настойчиво.
Спустя некоторое время дверь приоткрылась, и перед нами предстала сморщенная старая женщина с непокрытой головой. Пламя свечи осветило ее длинную седую косу.
— Иисус Христос и Мадонна! — прошипела она. — Только бесцеремонные мерзавцы осмеливаются беспокоить приличных людей в такой час.
Я шагнула вперед и подняла вуаль; колеблющееся пламя свечи осветило мое лицо.
— Мне надо увидеть месье Руджиери.
— Ваше величество!
Старуха открыла рот, обнаружив с десяток гнилых зубов. Дверь распахнулась.
Я повернулась к вознице и приказала:
— Оставайся здесь.
Старуха опустилась на колени. Она была так поражена, что могла лишь осенять себя крестным знамением. В левой тощей руке она держала свечу, слишком близко к косе, падавшей ей на грудь. Я наклонилась и от греха подальше осторожно отодвинула косу. Старуха вздрогнула.
— Месье Руджиери спит? — осведомилась я.
Хозяйка испуганно кивнула.
— Не будите его, — попросила я, — просто подведите к его двери.
Я переступила порог. В доме ничто не указывало на присутствие колдуна. Обычные убого меблированные комнаты, стопки книг в кожаных переплетах, некоторые из которых открыты. Из кухни доносился запах баранины, репчатого лука и горящих дров.
