– Я могу думать лишь об одном человеке. – Дженни расправила плечи. У нее пересохло в горле. Она не мигая посмотрела в его глаза. – И этот человек – я.
Его глаза расширились, Гарет потянулся схватить ее за руку, но он двигался, словно пробивался сквозь неодолимое препятствие. Дженни отступила назад, избегая его касаний. Его перчатка выпала у него из рук, когда он потянулся к Дженни и глухо ударилась об пол.
– Не уходи. – Его слова гулким эхом прозвучали в пустой комнате. – Я не…
Он оборвал себя, и Дженни знала, что та же самая непреклонная честь не дала ему закончить эту ложь. Потому что он на самом деле имел в виду именно это. И так, даже не попрощавшись, ему удалось покинуть ее во всех смыслах этого слова.
Дженни повернулась и направилась к выходу. Ее шаги слабым эхом раздавались в гробовой тишине, но она не услышала с его стороны ни звука.
Гарет чувствовал себя, будто бы постарел на двадцать четыре года за те двадцать четыре часа, что прошли с того момента, как Дженни его оставила.
Он безжизненно смотрел в окно, под едва доходившее до него жужжание Уайта. Его голос звучал почти успокаивающе. Было сложно сфокусироваться на излагаемой им информации – сельскохозяйственные улучшения. Агрономия. Портреты.
Даже не пытаясь вникнуть, он покачал головой и закрыл глаза. Ему не осталось ничего, кроме ответственности и обязанностей. Он может только расширить их, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.
Однако возможно, ощущение пустоты посетило его только потому, что Уайт закончил свой доклад.
Гарет открыл глаза.
– Есть ли еще дела?
– Да. Письмо. Из женского пансиона в Бристоле.
Гарет замолчал на секунду.
– Бристоль? Какого дьявола этот пансион от меня хочет? Пожертвований?
– Это письмо от миссис Девенпорт, сэр. Оно поступило в ответ на розыски, которые я по вашей просьбе предпринял о мисс Дженни Кибл.
Гарет опустил руку в карман за своим ножом для разрезания бумаги. Однако карман его был пуст, пуст, как и вся его жизнь.
Не очень приятно найти информацию, когда уже потерял женщину. Она отказалась от его денег, отказалась от него.
– Никогда больше не произносите при мне этого имени. Отошлите им десять фунтов и сожгите письмо.
Уайт проигнорировал эту реплику.
– Она пишет очень хитрое письмо, если мне дозволено будет высказать свое мнение. Она говорит, что знает Дж… знает особу, имени которой я не должен произносить. Она училась в ее школе, много лет назад.
Гарет вздохнул. Запах тлеющих в камине дров действовал на него успокаивающе. Дженни. Даже мысли о ней вызывали тяжесть в груди.
Это безумие – то, что она просила у него. Он потерял все – свою мать, сестру, отчаянное желание любви – из-за обязанностей, налагаемых титулом маркиза Блейкли. А что, если он не превосходит окружающих? Значит, жертва его бесполезна?
– Уайт, можно задать вам вопрос?
– Естественно, сэр.
– Вы считаете меня состоятельным?
Уайт изумленно кивнул:
– Да.
– У меня есть древний и почетный титул?
– Да, милорд.
– А то, как я выгляжу, – разве я непоправимо безобразен?
Уайт потрясенно обвел комнату глазами. Однако спасения не было. Гарет был его хозяином, и это давало ему право задавать неудобные вопросы.
– Я не могу точно выразить это, но мне удалось сделать частное наблюдение, что ваши черты устроены весьма пропорционально. И возьму на себя смелость ответить на ваш следующий вопрос, милорд, ваши личные пристрастия вовсе не оскорбительны.
Гарет угрюмо кивнул в знак одобрения.
– И я так же думаю.
Уайт подошел к камину и с громким скрежетом отодвинул решетку.
– Что вы делаете? – раздраженно спросил Гарет.
– Я сжигаю письмо.
Гарет резко вскочил.
– Нет! Дайте его сюда. О чем вы думаете?
– Я не думаю ни о чем, милорд. – Уайт незаметно улыбнулся. – Я просто следую вашим точным указаниям.
Гарет обвиняюще ткнул пальцем в своего злосчастного поверенного.
– Как, черт возьми, я найду эту женщину в Бристоле, если вы сожгли адрес?
– Но вы сказали…
– К черту мои слова. – Гарет щелкнул пальцами. – Достаньте его.
Уайт самодовольно улыбнулся и вручил Гарету эту последнюю связь с Дженни.
* * *
Как только стало очевидным, что Дженни больше не сможет оставаться в Лондоне, ее жизнь упростилась. Поскольку отпала необходимость принятия решения – остаться или уехать, вопрос денег решился сам собой. Она сохранила лишь несколько предметов гардероба и одно последнее напоминание о прошедших неделях. Большую часть своей домашней утвари она продала за девять фунтов.
Однако за кровать, что однажды прислал ей Гарет, ей удалось выручить целых тридцать два фунта.
Когда последний кухонный горшок был вывезен из ее бедной квартирки, Дженни огляделась по сторонам. Ее жилище опустело, и только одинокий саквояж, заполненный самой необходимой одеждой, сиротливо стоял на полу. Ее шаги гулко прозвучали в наступившей тишине.
От ее сорока фунтов почти ничего не осталось – она приобрела билет на пароход в Нью-Йорк. Он отплывал всего лишь через пять дней. У нее сохранилось еще немного денег, чтобы добраться до места финального назначения и прожить там первое время. До отплытия она планировала снимать койку в специальной гостинице. У нее оставалось еще полчаса, чтобы попрощаться с этой опустевшей дырой. Тридцати минут было слишком много, чтобы предаваться меланхолии, и слишком мало, чтобы справиться с железными тисками, сковавшими ее сердце.
Двенадцать лет назад ей было нечего терять. Нечего, кроме самой себя. Однако и сейчас она чувствовала внутреннее спокойствие. Он не пропал, и ни банковский кассир, ни Блейкли не могли похитить его.
Дженни встала и потянулась за своим саквояжем. Но прежде, чем она приноровилась к его тяжести, немедленно оттянувшей руку, раздался резкий стук в дверь. За два прошедших года она изучила этот стук слишком хорошо. Ее сердце резко забилось. Дженни бросила свой груз и кинулась открывать дверь.
– Мистер Кархарт.
Нед протиснулся в комнату. Выражение его лица сменилось с торжественного на удивленное.
– Вы уезжаете?
Дженни молча кивнула.
– Меня больше ничто здесь не держит.
– Возвращаетесь домой?
Дженни горько вздохнула. Дом. У нее никогда не было дома, семьи. У нее были лишь ложь и взаимные обвинения. Где-то на земле, надеялась она, у нее еще появится дом. Просто не здесь.
– Цинциннати, – сказала она.
Нед нахмурился.
– Это в Америке. Я увидела это имя в одной из эмигрантских брошюрок. Я раньше никогда о нем не слышала, и, надеюсь, он также не слышал обо мне. Что одинаково приятно. Мне надо…
