Жизнь с бывшей гувернанткой в Паддингтоне была временной. Каждый день Сидони намеревалась начать поиски постоянного жилья. Но день за днем проходили в пелене тоскливого одиночества и заканчивались так же неопределенно, как и начинались. Ей не хотелось оставаться в Лондоне. Она решила переехать на север, в Йоркшир или даже в Нортумберленд. Хотя бы только потому, что это было очень далеко от Девона. Но деревня или город? Нет, сейчас у нее совсем не было сил, чтобы подыскать себе пристанище.
Вместо этого Сидони проводила дни, сидя в своей комнате, как раненое животное, делая лишь минимум для поддержания здоровья. Она была противна сама себе такая, но не знала, как освободиться от чувства вины и тоски. Эстер, ее хозяйка, делала попытки втянуть ее в активную жизнь, но Сидони сопротивлялась.
Но время шло, и сохранять благословенное оцепенение становилось все труднее. Необходимость действовать настойчиво билась о стеклянную стену, которая ее защищала. Но пока Сидони безвольно плыла по течению, как веточка, попавшая в водный поток.
Направившись в парк на ежедневную прогулку, она не обращала внимания ни на что вокруг, сосредоточившись на веренице своих серых монотонных дней. Серое было сейчас для нее почти благом. В его неопределенности она могла ничего не чувствовать.
Сидони перешла дорогу к Гайд-парку. Чувство, близкое к покою, рождалось в ней здесь, среди деревьев. Сидони невидящим взглядом смотрела на зеленую воду Серпантина. Кто знает, сколько она так простояла, прежде чем ощутила покалывание в затылке. Скорее смутное раздражение, чем что-либо еще, заставило ее поднять голову. Она огляделась. Маслянистая поверхность озера. Лебеди. Утки. Чайки, дерущиеся за хлебную корку. Дети, укутанные от холода, как куклы. Трое нянек, сплетничающих на скамейке…
Откуда это странное ощущение, что кто-то наблюдает за ней?
Сидони неохотно повернулась. И не удивилась, увидев Джозефа, прислонившегося к стволу вяза в нескольких ярдах. Руки сложены на крепкой груди, и одет он лучше, чем она помнила. Разглядеть выражение его лица под модной бобровой шляпой она не могла, но почему-то была уверена, что он не рад встрече с ней.
И она по-прежнему ничего не чувствовала. Серость жизни настолько заполонила душу, что даже встреча с Джозефом ее не оживила.
Джозеф ждал, что Сидони вскрикнет и бросится к нему. Но когда глаза ее остановились на нем, она оставалась необычно спокойной. Смертельно бледная. Лицо осунувшееся. Только сейчас, когда той воспламеняющей энергии между ними не было, Джозеф осознал, насколько неотъемлемой была эмоциональность для той Сидони, которую он помнил.
– Джозеф, – ровно проговорила она, словно продолжая разговор.
– Доброе утро, Сидони.
Сквозь кипящий гнев и проклятую, неукротимую, незваную радость от одного ее присутствия он силился сохранить голос нейтральным. Ему не хотелось напугать ее.
– Ты меня ищешь. – Ее поведение не выдавало ни малейшего беспокойства. Тени под глазами свидетельствовали: спит она так же плохо, как и он, с момента их болезненного расставания. – Случайная встреча маловероятна.
Сидони говорила отстраненно, безучастно. Это была не та трепетная, волнующая женщина, которая делила с ним постель. Сейчас она казалась в буквальном смысле тенью прежней себя. И она похудела – скулы выступали, щеки стали впалыми.
– Я шел за тобой от твоего дома.
Даже это признание не взволновало ее. Руки в перчатках были свободно сцеплены, плечи опущены.
– Полагаю, это Роберта рассказала тебе, где я.
Роберта рассказала ему не только это.
– Да. Она вчера нанесла мне визит.
Тусклые глаза Сидони вглядывались в его черты, словно пытаясь проникнуть в мысли. Ему стоило немалого труда оставаться сдержанным.
– Ты же сказал, что больше никогда не хочешь меня видеть, – сказала она без всякого выражения.
– Сказал, – отозвался он так же монотонно.
– Тогда зачем ты здесь?
– Обстоятельства изменились.
– Они изменились для тебя. Я слышала, ты доказал свое право на титул без особых затруднений.
После того как Джозеф столько лет переживал лишение его наследства, сейчас ему было абсолютно все равно, является ли он виконтом Холбруком или простым Джозефом Мерриком. Оба – жалкие дураки.
– Как только подтвердилась подпись священника, все преграды рухнули.
– Поздравляю, – проговорила Сидони без тепла, но и без неприязни. Эту новую Сидони, похоже, мало что волновало. – Обладание титулом оправдало твои ожидания?
– Оно имеет свои плюсы. – Но он не мог назвать ни одного, глядя на женщину, которую желал, но не получил. – Приходится иметь дело со всякими подхалимами и лизоблюдами.
– Значит, оно того не стоит?
Он пожал плечами:
– Это то, для чего я был рожден.
– Да.
Повисла неловкая пауза. Он подошел к ней, зная, что собирается сказать и как собирается это сказать. Но эта бледная, бесстрастная девушка разбила его намерения. Он думал, что Сидони была уязвимой в Ньюгейте, когда он вел себя как грубиян и негодяй ничем не лучше Уильяма, но она выглядела такой хрупкой, словно могла рассыпаться на тысячи осколков, если он только дотронется до нее.
Она направилась к дорожке, старательно выдерживая дистанцию.
– Я рада, что ты получил что хотел, Джозеф. Рада, что ты вернул себе свое имя, и честь твоих родителей больше не вызывает сомнений. Я желаю тебе счастья. Знаю, ты не поверишь, но я всегда желала тебе счастья.
Она, должно быть, считает его полным кретином, если думает, что он позволит ей вот так уйти.
– Не так быстро, bella.
Ласковое слово сорвалось с языка помимо его воли. Джозеф молча обругал себя за несдержанность. Он обещал себе, каким бы злым ни был, оставаться спокойным и рассудительным и обращаться с ней как с прекрасной незнакомкой. Он будет убеждать, не принуждать. Он добьется своего, не дав волю ни гневу, ни обиде.
Ему следовало бы знать, что Сидони разобьет его благие намерения. Она всегда разбивала его благие намерения.
Он не мог доверять себе, чтобы дотронуться до нее. Тем не менее потянулся к ее руке. Через накидку ощутил, какая она худенькая. Его хватка смягчилась, хотя он не намеревался быть с ней нежным.
Она не выдернула руку. У него возникло подозрение, что она даже не заметила его прикосновения, хотя всегда замечала его прикосновения. Три месяца разлуки превратили ее в кого-то неузнаваемого. Она покорно стояла рядом, как будто их ничто не связывало, как будто той бурной, страстной недели и не было никогда, как будто они и в самом деле чужие.
Вспыхнул гнев, но он обуздал его. Перед Джозефом стояла задача, которую он должен выполнить, и если он выйдет из себя, это делу не поможет.
