– Разве тебе нечего мне сказать?
Она не смотрела на него, но лицо под уродливой шляпкой еще больше побледнело.
– Нет.
– Не лги, Сидони.
– Мне нечего тебе сказать, Джозеф. – Она медленно повернулась к нему – глаза тусклые, взгляд бесстрастный. Дрожа, поднесла руку к бескровным губам. – Пожалуйста, отпусти меня.
– Ни за что на свете, – угрюмо отозвался он, сильнее сжав ее руку.
– Пожалуйста… умоляю тебя. – Сидони покачнулась. Лицо ее приобрело зеленоватый оттенок – под стать воде Серпантина. – Пожалуйста.
Та Сидони, которую он знал, противилась бы ему, настаивала, чтобы он убрал руку. Эта Сидони говорила слабым голосом, от которого ему хотелось крушить все на своем пути.
– Проклятье! Сидони, ты просто рвешь мне душу. – Он подхватил ее, когда ноги у нее подкосились, не дав повалиться на сухую зимнюю траву.
Сидони купалась в тепле и надежности. Она сразу поняла, что это руки Джозефа прижимают ее к груди. Как она скучала по этому чувству! Ей было так холодно, с тех пор как он ушел. С возгласом довольства она прильнула щекой к тонкой шерсти его пальто. Если это сон, она не хочет просыпаться.
Но реальность не позволила ей забыться надолго, жестоко напомнив, что Джозеф несет ее только потому, что она не удержалась на ногах. Как унизительно. Как неприятно. Как… откровенно.
Ее красивая фантазия, где Джозеф желает ее, разбилась о горькую реальность. Сидони проклинала свою слабость. Сегодня она пыталась съесть завтрак, но чувствовала себя слишком уставшей и больной, чтобы проглотить больше пары кусочков. Вчера вечером она заставила себя поесть, но не смогла удержать еду в желудке.
Почему, ну почему она не отправилась на север сразу же после отъезда из Уилтшира? Но ее так тошнило все время, что долгая поездка в карете была невозможна. К тому же она понимала, что если бы Джозеф захотел, то нашел бы ее везде.
– Поставь… поставь меня. – Гордость – это все, что у нее осталось, и она должна быть твердой, но просьба вышла слабой, вымученной.
– Нет.
Голос его прозвучал резко. Когда Джозеф подхватил ее на руки, ей почудилось, что он вновь превратился в того мужчину, который нашептывал ей нежности, унося к звездам.
Сердце ее колотилось от страха и отчаяния.
– Пожалуйста, Джозеф, я могу идти.
– Хорошо.
Он резко остановился и поставил ее на ноги. Голова у Сидони тут же закружилась. Она судорожно вздохнула, чтобы успокоить взбунтовавшийся желудок. Нельзя, чтобы ее стошнило. Только не сейчас, не перед Джозефом. Это было бы слишком унизительно. В любом случае в желудке у нее все равно ничего нет. Желчь наполнила рот. Она почувствовала, что падает в какой-то черный колодец.
Откуда-то издалека услышала она, как Джозеф чертыхнулся, вновь подхватив ее на руки. Сидони попыталась воспротивиться, но мышцы оставались слабыми и безвольными. В душе она по-прежнему была сильной и решительной, но тело подвело. Она ждала, когда он скажет какую-нибудь колкость, но он молчал.
– Куда ты меня несешь? – спросила Сидони, когда желудок немного успокоился.
– В свою карету, – коротко бросил Джозеф.
Она говорила себе: не имеет значения, что он ненавидит ее. Важно лишь построение надежного будущего. В последние месяцы только эта суровая мысль и помогала ей держаться. Но она утратила свою успокаивающую силу, когда Джозеф крепко прижал ее к себе, хотя это была лишь пародия на его пылкие объятия в замке Крейвен.
– Ты отвезешь меня домой?
– Нет.
Сейчас, когда ей не надо было прилагать усилия, чтобы держаться прямо, она начала чувствовать себя немножко прежней Сидони Форсайт. Той Сидони, которой была до того, как ее жизнь развалилась на части. По крайней мере, надеялась, что это так. У нее было такое чувство, что эта встреча вот-вот станет поистине очень неловкой.
Мозг ее лихорадочно работал. Джозеф сказал, что разговаривал с Робертой. Она могла представить, что наговорила о ней сестра, поскольку после этого он отправился на поиски Сидони. В конце концов, он мог найти ее в любое время за последние три месяца – его молчание было красноречивее всяких слов. Даже когда он предложил ей денежное содержание, письмо пришло от его секретаря. Отказ от его щедрого подарка доставил ей удовольствие, пока до нее не дошло, что ее ответ, возможно, не пойдет дальше стола какого-нибудь мелкого служащего.
– Чего ты хочешь? – спросила Сидони.
– Нам надо поговорить об этом. – Джозеф подождал, когда лакей откроет дверцу большой городской кареты. – Среди прочего.
– Джозеф, я… не хочу ехать с тобой, – пробормотала она, внезапно испугавшись. Это сильно смахивало на похищение. Сидони заерзала, но безрезультатно. – Я бы предпочла сама пойти домой.
– Очень жаль, – безапелляционно заявил Джозеф. Но прикосновение его было нежным, когда он усаживал ее в карету. Он забрался следом, и лакей закрыл дверцу со щелчком, который в чрезмерно чувствительных ушах Сидони прозвучал как звук захлопнувшейся тюремной двери. Запах кожи, Джозеф и ограниченное пространство заполнили ее чувства, но желудок, к счастью, остался спокойным.
– Ты не имеешь права сгружать меня сюда, как какой-нибудь мешок, – упрямо проворчала она, но потом замолчала. Джозеф укутал ее в плед так бережно, будто она была хрустальной вазой, которую он боялся разбить. Да только вместо этого разбил ей сердце!
Впрочем, сердце ее разбилось уже давно. Немудрено, что она оставалась такой безжизненной, несмотря на подбадривающую решимость позаботиться о своем будущем. Никто не живет без сердца.
– Прекрати, Сидони. И даже не думай убегать. В твоем теперешнем состоянии ты даже дорогу не перейдешь. Мне придется опять тебя поднимать. – Он опустился на сиденье с ней рядом и достал бутылку бренди и стакан из кожаного кармана на дверце.
– Меня стошнит, если я это выпью, – негодующе сказала Сидони, когда карета тронулась.
Джозеф бросил на нее непроницаемый взгляд.
– Это для меня.
– Я внушаю тебе такой ужас, что требуется выпить для храбрости?
Он не улыбнулся.
– Определенно.
Джозеф плеснул в стакан золотистой жидкости и осушил его. Потом вернул бутылку и стакан в карман с намеренной медлительностью, которая действовала ей на нервы. Сидони не сомневалась, что именно этого он и добивался. Молчание затягивалось, и ей уже стало невмоготу.
– Роберта рассказала тебе, да?
Опять этот непроницаемый взгляд.
– Когда мы были вместе, ты дала обещание.
– А потом ты велел мне убираться прочь из твоей жизни.
Те его слова до сих пор отдавались в ней болью.
– Это не отменяет твоего обязательства.
Непроницаемая маска на его лице треснула, и ей удалось мельком увидеть его истинные чувства. Он был зол. Она знала это с самого начала. Он пытался это скрыть, но дергающийся на щеке мускул выдавал его. Более того, он уязвлен. Ему больно. Невыносимо больно. Внутри у нее все сжалось от раскаяния, сожаления и бесполезной, мучительной любви.
