— Молитесь о чуде, сын мой, — мягко произнес капеллан. — По вере вашей вам и воздастся.
Мартин остался один. Была ли у него эта вера?
Он стоял и смотрел на распятие. Сколько людей верили в Него, а вот он… Мартин признавал, что в трудный момент он взывает к Богу, но потом думал, что это просто минутная слабость. Ему казалось, что, молясь, он как бы заключает сделку с Всевышним: помоги мне — и приобретешь еще одного верующего.
— Я плохой христианин, Господи, — произнес он в гулком подземелье перед распятием. — И ты мне ничего не должен. Могу ли я просить Тебя после того, как столько раз сомневался и не верил? Но вот я снова коленопреклоненный, ибо понимаю — я ничего не могу сделать и у меня остаешься только Ты. А она умирает… Ты забираешь ее у меня как наказание за мое неверие и упрямство. Однако заслужила ли такую безвременную кончину она? О, пощади ее, спаси, ибо ей столько еще нужно сделать! Пусть она вернется к своим, пусть найдет наше дитя… пусть даже вернется в своему мужу, и я готов буду отступиться и служить Тебе. Да, я буду верным Твоим паладином, и вера в совершенное Тобой чудо станет моей платой за ее исцеление…
Мартин громко всхлипнул, вздрогнув всем телом. Душа его разрывалась, но уголок рта привычно искривился в усмешке.
— Вот, я снова торгуюсь с Тобой, Господи. Но я не знаю, как иначе разговаривать с Богом. Я молю, обещаю и преклоняюсь — Ты исполняешь желание. Или не исполняешь… Но в одном могу признаться: никогда я так не верил в Тебя, как в эту минуту. Ибо Ты все, что у меня осталось, все, на что я могу уповать. Не оставь же меня… Не оставь ее. Или убей меня вместо нее, если на то будет воля Твоя. Я все приму, не ропща. Я твой… Твой как никогда. И да святится имя Твое!..
Слова «Отче наш» вдруг сами собой сорвались с его губ. Не так давно он послушно повторял эту молитву вместе с Джоанной, думая, что делает это только ей в угоду, считая, что общее моление сблизит его с возлюбленной. Но теперь Мартин был готов отказаться от Джоанны, дабы Господь видел чистоту его помыслов. Нет, не сделка с Высшими силами была ему нужна в этот час, а Его сила, к которой обращается смертный, когда больше обратиться не к кому. Последнее прибежище, последняя надежда… самая искренняя вера.
Мартин не заметил, что снова плачет, но он сотрясался от рыданий, его плечи вздрагивали, все вокруг тонуло в пелене слез. Только два огонька — зажженные на алтаре у распятия свечи — светились в окружавшем его мраке, словно две путеводные звезды. И создавалось впечатление, что и само распятие светится, становясь все ярче и ярче. Мартин смотрел на него с неким благоговейным трепетом, потом покачнулся, потянулся к нему, пополз на коленях в порыве некоего мистического чувства, безмерной любви к тому, кто готов был откликнуться на мольбу даже такого пропащего грешника, как он… И светлое сияние будто окружило его, увлекло, согрело…
…Мартин очнулся, сидя перед алтарем, прислонившись к нему виском. Он не знал, сколько проспал, не заметил, как усталость сморила его в момент наивысшего душевного напряжения. Но он не забыл свет, какой лился на него с распятия, хотя теперь понимал, что это был всего лишь сон… Или не сон? Как же ему хотелось верить, что это был знак! Отклик Того, к кому он взывал со всей искренностью своей преисполненной веры души.
Мартин оглянулся и заметил, что был в часовне уже не один — позади него тихо молились еще несколько госпитальеров. Они не потревожили неподвижного человека у алтаря, они читали принятую в их ордене молитву больных:
— Сеньоры больные, помолитесь за мир, чтобы Господь послал нам его с небес на землю, — произносили они негромким стройным хором. — И помолитесь за паломников, христианских людей, что в море и на суше, чтобы Господь им был поводырем и привел их спасенными телесно и духовно.
Обычно эта молитва читалась в самом госпитале, когда к братьям ордена присоединялись все страждущие, и это делало общую молитву торжественной и полной веры. Сейчас же, когда в Иерусалиме подобные молебны не приветствовались, даже были опасными, братья-госпитальеры исполняли ее в подземной часовне только своими силами. Но вот и Мартин, отступив от алтаря, встал рядом с ними, стараясь влить свой голос в их моление.
— Сеньоры больные, помолитесь за вас и всех недужных, какие есть во всем мире из христианского рода, чтобы Владыка Наш даровал им такое здоровье, какое необходимо для их души и тела.
Мартин вложил в эти слова всю душу и повторил за госпитальерами окончание молитвы, вторя их словам:
— Сеньоры больные, помолитесь за души отцов и матерей ваших и всех христиан, которые перешли из этого мира в другой, чтобы Господь им даровал свое великое прощение. Аминь.
Мартин перекрестился так легко, словно повторял крестное знамение изо дня в день.
А потом к нему подошел брат-лекарь, который осматривал Джоанну, и с улыбкой сказал, что, видимо, крепка его вера, ибо его молитвы были услышаны. Мартин смотрел на госпитальера, даже не смея поверить. А тот произнес:
— Идите к ней. Она пришла в себя на рассвете, и, как вы и просили, к ней тут же был приглашен священник. Ваша женщина причастилась и исповедовалась. Потом ей дали снадобье, и теперь она спит спокойно, как дитя. Наши лекари не сомневаются, что она пойдет на поправку.
Первым порывом Мартина было кинуться к Джоанне, но уже у выхода он задержался и посмотрел на распятие. Сквозь пелену слез он видел его сияние. И Мартин уже не сомневался, что это был знак свыше. Господь принял его раскаяние и мольбы, и Джоанна была спасена. О, как же он любил Всевышнего в этот миг!
Когда Эйрик улыбался, его серые глаза всегда лукаво щурились, но сейчас, когда он сверху вниз смотрел на Иосифа, в этом прищуре было нечто жесткое.
— Пора бы уже тебе, сын Ашера, расплатиться со мной за службу.
Иосиф вжался в стену. Норвежец нависал над ним, упершись руками в стену перехода в Бифезде, не давая ему уйти. Он все так же улыбался, но в голосе его звучала сталь:
— Пока мы были в пути, парень, я ничего не требовал от тебя за службу. Но теперь, когда мы уже больше недели в Иерусалиме, настало время выдать мне кое-что на расходы. Твой родитель всегда щедро платил своим людям, и я думаю, что и тебе стоит поступить так же.
Иосиф растерянно моргал.
— Друг мой, вспомни, что даже щедрое содержание на хлебах Ашера бен Соломона не удержало тебя на службе и ты сразу согласился отправиться на выручку нашего Мартина, откликнувшись на мое предложение.
Эйрик вздохнул и выпрямился. Но едва он убрал руки, Иосиф попытался улизнуть. Куда там! Эйрик, похоже, был настроен решительно и вновь загородил ему дорогу.
