Лукас шел через пивную, вглядываясь в лица посетителей и разыскивая среди них того, с кем должен был встретиться. Наконец он его увидел сидящим спиной к стене за угловым столиком.
Кристиан поставил кружку с элем, посмотрел на Лукаса и махнул ему рукой. Тот сел напротив друга, чувствуя на себе его пристальный взгляд. После того как тощая служанка приняла заказ и отошла, он спросил:
— Что ты так на меня смотришь?
— Да просто гадаю, с какой стати пэр королевства прячется, словно беглый уголовник, когда дома его ждет уютная постель, которую согревает красавица жена.
— Кто сказал, что я не возвращаюсь в эту теплую постель каждую ночь?
— Ну, для начала хотя бы красавица жена, — сказал Кристиан. Подражая Лукасу, он поднял бровь, только у него брови были светлые. — Она говорит, что дела поместья задерживают тебя в деревне.
— Да, неприятно было ей врать, но ты же знаешь, какая она. Слишком умна себе же во вред.
— А, так ты, значит, скрываешься от нее?
— Не совсем так, — начал было Лукас, но потом издал невнятный звук, выражающий недовольство. — Да, я прячусь от нее. Но повторяю, делаю это ради ее же блага. Ты знаешь, как трудно сохранить что-нибудь в тайне от умной женщины?
Кристиан засмеялся:
— О да, поэтому я стараюсь иметь дело только с глупыми. Хотя временами, когда им нужно, они бывают дьявольски хитрыми.
— Ты даже представить себе не можешь, на что способна Сесили, пока не потягаешься с ней умом. — Его светлость нахмурился. — Черт, мне иногда кажется, что у нее есть какое-то шестое чувство и она может читать мои мысли. Из-за этого почти невозможно делать что-нибудь втайне от нее.
— И что же это за тайны? Ведь ты женат всего месяц или чуть больше? — полюбопытствовал Кристиан. — Только не говори, что у тебя есть любовница — все равно не поверю. Ты не из таких.
Лукас нетерпеливо отмахнулся:
— Я ничего подобного и не говорю. Сесили более чем… в общем, нет у меня другой женщины.
Кристиан подавил смешок.
— Тогда в чем дело?
— Я ищу убийцу Уилла. — Улыбка сбежала с лица Кристиана, он посерьезнел. — И не хочу подвергать опасности Сесили. Если с ней что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу.
Кристиан кивнул и откинулся на спинку стула. Служанка принесла им еще эля. В таверне было довольно шумно, и Лукас этому радовался: среди гула голосов они могли разговаривать относительно спокойно, не опасаясь, что их кто-то подслушает.
— Кристиан, я подбираюсь к нему все ближе, — продолжал Лукас. — Кем бы ни был этот ублюдок, он чертовски хитер, но я хитрее, и к тому же у меня больше решимости.
Лукас стал рассказывать другу, что они с Сесили успели выяснить, в заключение упомянув про голубую кошку и про то, как они нашли тело Уилла.
— Итак, ты ищешь эту голубую кошку, — подытожил Кристиан. — Но ты ведь даже не знаешь, что это.
Лукас кивнул:
— Должно быть, какая-то статуэтка, полая внутри, или шкатулка, или что-то еще, куда можно спрятать бумаги. По крайней мере, я так предполагаю. Я обошел в Лондоне всех лавки старьевщиков и антикварные магазины, но ни о какой голубой кошке там ничего не известно.
— Тебе, наверное, приходило в голову, что эта голубая кошка может храниться в кладовых Египетского клуба, — сказал Кристиан, задумчиво хмурясь. — Но туда тебе не попасть, поскольку ты не член клуба.
— Да, и там ее все равно нет, — заметил Лукас. — Во всяком случае, несколько недель назад не было. Мы с Сесили… короче говоря, я просто это знаю.
В глазах Кристиана заплясали озорные огоньки.
— Ну-ну, Уинтерсон, должен сказать, ты ведешь увлекательную жизнь. — Он посерьезнел. — Ну и что же ты собираешься предпринять дальше? Думаю, пока тут скрываешься, тебе нужно сделать все, чтобы разгадать эту тайну. Нельзя же вечно говорить жене, что ты все еще в деревне.
— Да, Кристиан, потому-то мне и нужна твоя помощь. Необходимо, чтобы ты отвлек Дэвида Лоуренса, пока я обыщу его квартиру. Хочу посмотреть, не прячет ли он голубую кошку там.
— Что-о? Ты имеешь в виду того парня из Британского музея?
— Да, его. Когда мы с Сесили задавали ему вопросы, у меня было ощущение, что он знает об этом деле больше, чем рассказал нам. Он уже врал своему музейному начальству, что ему мешает соврать мне или Сесили?
— Ты уверен, что это никак не связано с тем, что он когда-то обманул твою жену?
— Нет, конечно. За это я ему даже благодарен, ведь иначе я бы на ней не женился. — Лукас улыбнулся. — Хотя не буду отрицать: мне было приятно поймать его на лжи — просто на случай если у Сесили еще остались к нему какие-то чувства. А если он застанет меня, когда я обыскиваю его дом, и набросится с побоями… что ж, скажем так, я не буду сожалеть, если мой кулак случайно несколько раз угодить в его самодовольную физиономию.
Кристиан покачал головой, не веря своим ушам:
— Ну, Уинтерсон… я даже не знал, что ты способен… на такую страсть. Из нас ты всегда был самым хладнокровным. Не знаю, что на тебя нашло.
Но у Лукаса были кое-какие соображения на этот счет. И они имели отношение к его любви к одной темноволосой Амазонке с острым язычком и своенравным характером. Он действительно попался на крючок, и попался основательно. Оставалось только надеяться, что его Амазонка не из тех, кто самую крупную рыбу выбрасывает обратно в пруд.
Оказавшись в Херстон-Хаусе, Сесили с поразительной легкостью вернулась к своему прежнему укладу жизни. Вайолет распространила известие, что Сесили перебралась в родительский дом, пока ее муж, все еще переживающий гибель брата, остается в деревне. Так оно и было в действительности, но это не помешало самым острым на язык светским сплетникам строить предположения об истинных причинах, по которым герцог и герцогиня Уинтерсон живут раздельно.
Возвращение домой, кроме всего прочего, дало Сесили возможность проводить больше времени с отцом. Состояние лорда Херстона медленно улучшалось, но было очень мало надежды, что он вернется к такой же активной жизни, какую вел до удара. Сесили было тяжело видеть отца в таком жалком состоянии, но в поведении виконта появилась какая-то нежность и ранимость, которых не было прежде. Возможно, это было как-то связано с тем, что теперь он принимал все происходящее очень близко к сердцу. Речь к лорду не вернулась, писать он тоже не мог, и из-за этого часто плакал от бессилия. Сесили была уверена, что, будь отец в здравом рассудке, он бы не хотел, чтобы кто-то видел его слезы.
Однако что больше всего ее поражало в отце в его нынешнем состоянии — с какой готовностью тот проявлял свою любовь. Всякий раз, когда Сесили к нему заходила, он тут же брал ее руку и пожимал. И этот небольшой жест содержал в себе очень многое. Именно этого не хватало их отношениям с тех самых пор, как умерла мать Сесили. Теперь, когда дочь читала отцу вслух газеты или его собственные дневники из предыдущих поездок, он всегда крепко держал ее руку.
