– Я не знаю, какой он, Инес, но могу сказать: если бы тот испанец, за которого меня просватал отец, был таким, как отец Рамон, я бы вышла за него замуж! – внезапно вырвалось у нее.
– Вот как? Тогда лучше сказать, что, если бы отец Рамон был тем мужчиной…
– Инес! Он – священник, а не мужчина!
– Не знаю…
– Что ты имеешь в виду?
– Под сутаной скрыто мужское тело.
– Инес?!
– Я не имела в виду ничего дурного, – оправдывалась подруга. – Просто люди бывают либо мужчинами, либо женщинами, а не мужчинами, женщинами и священниками. – И, помедлив, сказала: – Я думаю, тебе не нужно с ним встречаться.
– Наверное, ты права, – подавленно произнесла Катарина.
Девушка вспыхнула: перед мысленным взором огненным вихрем пронеслись откровенно греховные, отчасти пугающие и в то же время соблазнительные картины. Интерес к тайнам пола, такой естественный для ее возраста, без сомнения, причислялся к самым страшным грехам, Катарина это знала, но ничего не могла с собой поделать. Оставалось утешаться тем, что никто не сможет узнать о том, что у нее в мыслях. Разве что Господь Бог? Вероятно, он и простил бы, если бы она подумала такое об обыкновенном мужчине, но о священнике?!
Девушка не знала, что в этот момент молодой приор тоже думал о ней. Вспоминая их разговор, представляя себе ее оживленное лицо, искреннюю улыбку, Рамон все больше склонялся к тому, что должен был дать этой девушке иной совет: послушаться отца, покинуть монастырь и выйти замуж.
Вместе с тем молодой приор знал: стоит ему пожелать, и Катарина останется в монастыре. Он сможет встречаться с ней под предлогом того, что она его духовная дочь, гулять по саду, говорить с ней и любоваться ее прекрасным, нежным лицом. А иногда даже брать ее за руку.
Подумав об этом, он внезапно упал на колени, с силой сцепил пальцы и в отчаянии прошептал:
– Прости меня, Господи! Мои помыслы нечисты!
Рамон без труда разыскал сочинения аббата Абеляра, о которых с таким восторгом отзывалась Катарина. В том, что эта книга была в личной библиотеке аббата Опандо, не было ничего удивительного. Приобретая литературу, последний зачастую руководствовался соображениями, весьма далекими от религиозных догм, также как черпал истину не из заученного, а из глубин человеческой сущности.
Рамон решил начать читать после вечерней трапезы. Внезапно он почувствовал сильный голод и с удовольствием поел свежей морской рыбы, сыра и хлеба и выпил немного вина. Трапезная сияла чистотой, пол был посыпан укропом и мятой. Вечернее солнце проникало сквозь витражи, и стены были испещрены красными, синими, желтыми и зелеными пятнами.
Внезапно Рамон вспомнил, как сеньора Хинеса всегда попрекала его, когда он говорил, что не наелся. Нельзя становиться рабом греха, нужно учиться сдерживать свои желания, а не то быть беде, наставляла она. Когда матери не было дома, сердобольная служанка пыталась накормить мальчика всякими лакомствами, но он неизменно отказывался из страха перед гневом матери и терзаниями собственной совести.
Думая об этом, Рамон улыбался недоброй улыбкой, и его глаза сверкали холодно и жестко.
Он вернулся в свою келью. Здесь царила тишина и чуть заметно пахло ладаном.
Солнце медленно опускалось к горизонту; листва за окном была темно-красной, точно ее окунули в багровое вино. Отблески заката проникали в келью, отчего ее стены и потолок казались расписанными пурпурными красками, тревожными и зловещими, словно пятна крови, и это напомнило Рамону вечера Испании.
В Испании ночь наступала внезапно; казалось, будто чья-то рука гасила огромный масляный светильник. На несколько секунд небо становилось зеленым, затем фиолетовым, после – свинцовым, потом полыхало оранжевыми отсветами заходящего солнца и – воцарялась беспредельная тьма. Позднее небеса начинали гореть звездами – в черную даль простирались бесчисленные серебристые дороги.
В Голландии были другие закаты, плавные, задумчивые, мягкие. Ночи глубокие и тихие – тут не трещали цикады и иногда чудилось, будто спишь на дне глубокого колодца.
Рамон сел у окна и принялся читать. Прекрасная Элоиза любила аббата Абеляра, а он любил ее. Но их любовь была обречена на погибель. В конце концов Элоиза согласилась вступить в монастырь, а позже сделалась почтенной настоятельницей.
Рамон был озадачен и отчасти смущен. Прежде ему не приходилось читать произведений, где бы описывалась такая сила чувств. Элоиза и Абеляр буквально растворялись друг в друге, и оба открыто признавались в том, что вступали в плотскую связь. Рамон уловил в этой истории явное противоречие между человеческой и Божественной любовью. И, что неслыханно, влюбленные открыто признавали превосходство первой, а не последней!
Рамон отложил книгу и лег в постель. Ему понравился благопристойный конец истории, но в то же время молодой приор ощущал некую неудовлетворенность. Да, Абеляр и Элоиза сделали правильный выбор, но… Они либо не должны были любить друг друга, либо… им нельзя было расставаться.
Он не заметил, как заснул. Ему приснился один из тех ярких чувственных снов, которые властны над человеком больше, чем действительность, поскольку способны менять ход его мыслей так же, как внезапно налетевшая буря сбивает с курса могучие корабли. Такие сны показывают человеку изнанку его чувств, место, где скрывается тайная истина.
Рамону Монкада снилось, будто он входит в келью и видит в своей постели другого человека, женщину. Подойдя ближе, он с изумлением узнает Катарину Торн. Он не убегает, ничего не делает и не произносит ни слова. Буря в душе странным образом соседствует с полным спокойствием мыслей. В его постели девушка… Рамон понимает, что это сон, а значит, они могут делать все, что хотят, – никто ничего не узнает! Вероятно, Катарине тоже известно, что это происходит не наяву, иначе она не лежала бы так спокойно и не смотрела бы на него с таким явным, напряженным и страстным ожиданием! Рамон осторожно сдергивает одеяло, видит ее обнаженное тело и проводит дрожащими руками по белым как снег, увенчанным розовыми бутонами девственным грудям Катарины. При этом его охватывает внутреннее пламя, такое сильное, что он кусает губы. Единственное неприятное ощущение – это боль в прикушенной губе, но она тонет в волнах наслаждения. Катарина – магнит, лежащий на дне бездны, он не может ничего сделать, он ищет якорь и, не найдя его, устремляется в неведомую пучину.
Во сне Рамон с легкостью проделал то, чего никогда не совершал наяву. Сон был полон жизни, он казался куда более ярким, чем унылая действительность. Рамона сводили с ума плавные, гибкие движения Катарины, он целовал ее губы, гладил тело и отчаянно стремился слиться с ней, чтобы отныне стать единым целым.
