Недавно Рамон Монкада получил длинное письмо от сеньоры Хинесы. Он прочитал только начало и конец и написал складный, но равнодушный ответ. И тут же почувствовал, что освободился от какого-то груза.
Он посмотрел на небо, раненное стрелами внезапно проглянувшего солнца, и его губы тронула улыбка.
Однако чем ближе он подъезжал к женскому монастырю, тем становился задумчивее и мрачнее. Рамон понимал, что стоит в начале почти тупикового, если не губительного пути. Что давали ему мысли о юной послушнице Катарине? Пробуждали доселе незнакомые и пока еще невинные оттенки чувств, которые он не имел права испытывать. Молодой приор был похож на слепого, трогающего лепестки цветов, которые он никогда не видел, с наслаждением вдыхающего их аромат, а еще – на преступника, тайком подпиливающего решетку в своей темнице.
Рамон знал, что этому следует положить конец. Только отказ от собственной воли, от суетных желаний способен превратить монаха в истинного воина Христова.
К несчастью, жизнь не подчиняется ни твердо принятым решениям, ни четко установленным правилам. Когда на исповедь пришли послушницы, Рамон ожидал услышать голос Катарины, а вместо этого ее имя произнесла другая девушка.
– Святой отец! Я не знаю, к кому обратиться, кроме вас. Катарина Торн исчезла!
– Кто вы? – в смятении произнес Рамон.
– Я ее подруга. Она говорила мне о вас.
Рамон крайне встревожился, оттого что о его «особых» отношениях с послушницей по имени Катарина уже кому-то известно, но заставил себя держаться спокойно.
– Что значит исчезла? Куда?
– Не знаю. Она не ночевала вместе со всеми.
– А сестры?
– Я не могу у них спросить! Они ведут себя как обычно, значит, все знают. И я случайно услышала слова «каменный мешок»!
Инес замолчала. Можно сказать, она совершила подвиг. В отличие от Катарины, родившейся в богатой семье, Инес была одной из шести дочерей бедной женщины, которая не чаяла благополучно пристроить в миру ораву девчонок, каждой из коих нужно выделить приданое. Инес знала, что останется в монастыре навсегда, и потому для нее было крайне важно заработать безукоризненную репутацию. Иначе ей придется всю жизнь выполнять черную работу и прислуживать другим.
О «каменном мешке» в монастыре слышали многие. Болтали о подземной темнице с влажной землей вместо пола, вделанными в стену железными ошейниками и цепями, темнице, куда никогда не проникает луч света. Это была крайняя степень наказания, хуже смерти, поскольку, умирая, человек встречается с Богом, тогда как в «каменном мешке» его ждал только мрак.
Рамон знал, что «каменные мешки» существуют. Он видел эти камеры, хотя никогда не был пленником, заточенным в них.
– Я понял вас, – сказал он, – теперь идите. Вы слишком взволнованы, чтобы исповедоваться.
Закончив отпускать грехи, Рамон вышел из конфессионала и заявил монахиням, что хочет немедленно увидеться с настоятельницей. Его проводили в приемную аббатисы.
– Я хотел узнать о послушнице по имени Катарина Торн, – начал он с порога.
Лицо настоятельницы выражало крайнее удивление, настороженность и, если Рамон не ошибался, возмущение. В то же время ее вид был неприступным и строгим. Эта женщина обладала собственной властью и силой и не собиралась сдаваться без боя.
– О Катарине? Что вам о ней известно? И откуда?
– Я не просил вас задавать вопросы. Я спрашиваю сам. Итак, где она? Ее не было на исповеди, она не присутствовала в храме во время мессы. И она не ночевала там, где должна ночевать. Она покинула монастырь?
– Я не обязана говорить!
– Нет, обязаны.
– С какой стати?
– Ваша обитель подчиняется аббату Опандо, и вы отвечаете перед ним, как и перед его заместителем, коим являюсь я.
Настоятельница сжала губы. Аббат Опандо всегда уважал ее власть и редко вмешивался во вверенные ей дела, он не посягал на чужую территорию, понимая, что это означает объявление войны. Этот молодой приор готов разом отринуть все правила! Однако в нем было что-то такое, что обезоруживало аббатису: в неподвижном суровом лице, во всем облике отца Рамона таилось нечто тревожное, какая-то глубокая, сумрачная страсть, заставлявшая сердце сжиматься в предчувствии грозы.
– Сейчас мы не на исповеди!
– Потому я не собираюсь выслушивать, что у вас на душе, хотя полагаю… – Рамон сделал выразительную паузу. – Я только хочу узнать, где Катарина Торн.
– Она наказана.
– За что?
Настоятельница помедлила.
– За то, что дерзила отцу.
– Почему она это делала?
– Не знаю.
– Не лгите!
– Она противилась его воле.
– Чего он хотел от нее?
– Неужели вам неизвестно, святой отец? – Настоятельница позволила себе легкую иронию.
– Я вас спрашиваю. – Рамон сделал ударение на втором слове.
– Господин Торн хочет забрать свою дочь из обители и выдать замуж, – сухо произнесла аббатиса.
– А девушка желает принять постриг, не так ли?
Настоятельница, поджав губы, молчала.
– И вы наказываете послушницу за то, что она стремится стать монахиней?!
– Она обязана подчиняться отцу!
– Небесному, а не земному. Последний утратил над ней власть с того момента, как она переступила порог обители. Немедленно освободите Катарину! – В больших темных глазах Рамона появился яркий настойчивый блеск.
– Хорошо, – отчеканила загнанная в угол аббатиса.
– И еще: я хочу поговорить с ней.
– На каком основании?
– Как приор, а также как ее духовный наставник.
– В исповедальне?
– Нет. Время исповеди прошло. К тому же я желаю ее увидеть.
– Ее приведут в приемную.
– Нет, не в приемную. Я побеседую с ней в другом месте.
– Где же?
– В саду.
Настоятельница не выдержала.
– Это неслыханно! Я пожалуюсь аббату Опандо!
– Будет хуже, – Рамон сверкнул глазами, – если это сделаю я.
Настоятельница поднялась с кресла. Ее руки, державшие четки, дрожали.
– Послушницу приведут в сад.
– Отведите туда меня. А Катарина Торн знает дорогу, потому придет сама.
С первых дней своей жизни в обители Катарина полюбила монастырский сад, полюбила куда больше, чем любое другое место на свете. Пышная растительность беззастенчиво штурмовала вековечные твердыни и создавала свои укрепления, ветви свешивались через стены, отбрасывая на землю причудливые тени, цветы полыхали яркими, полными жизни красками, повсюду слышались разнообразные звуки и витали незнакомые запахи. Терновник и плющ сооружали живые клетки, улитки покрывали поверхность листвы серебристыми следами, а роса усыпала землю алмазами.
У Господа Бога был свой райский сад, у Катарины Торн – свой. Когда она находилась здесь, в ее душе и сердце торжествовала свобода.
