– Нет, что ты, пап! Мне с ним интересно. Вот посмотришь, я его завтра обязательно рассмешу.
– Да, это ты умеешь…
– Жалко, конечно, что тебя не будет, – вздохнула Дженни. – Но у тебя и так голова кругом. Ты о ферме беспокоишься?
– Нет, Том прекрасно справляется без меня, – ответил Люк.
– И о чем ты будешь говорить с этим фермером? Ты о лаванде больше всех на свете знаешь, – улыбнулась девочка.
– Ох, есть о чем побеседовать, – сказал Люк, ненавидя себя за ложь. – Чтобы возродить ферму в Сеньоне, мне надо разузнать, как сейчас обстоят дела в округе.
Дженни зевнула и спросила:
– А потом мы сразу поедем в Сеньон?
– Обязательно. – Он поцеловал дочь в щеку, выключил свет и направился к двери. – Дженни? – окликнул он с порога.
– Что, пап? – сонно пробормотала она.
– Я люблю тебя больше, чем лаванду.
– А я люблю тебя больше, чем «Шанель».
Люк улыбнулся, закрыл дверь и постучал в номер Робера.
Юноша задумчиво сидел на краешке кровати.
– Что случилось? – спросил Люк.
– Я никогда в жизни не спал на таких чистых простынях, – вздохнул Робер.
Люк пожелал ему спокойной ночи, в очередной раз мысленно укорив себя за то, что не разыскал юношу раньше.
– Я вам очень признателен, – произнес Робер. – Вы для меня так много сделали.
– Нет, это я перед тобой в долгу, – возразил Люк. – Мари обрадовалась бы, узнав, что мы снова вместе.
– Да, – кивнул юноша.
Люк прислонился к стене у двери.
– Ничего, что я Дженни с тобой на целый день оставляю? – спросил он.
– Ну что вы, я ради нее на все готов, – воскликнул Робер. – Она – как солнечный луч среди мрачной зимы…
– Скажи мне, чем бы ты хотел заняться в будущем?
Робер задумался и ответил:
– Честным фермерским трудом.
– А лаванду растить не хочешь? – Люк перехватил недоуменный взгляд юноши и пояснил: – Ну, научиться всем премудростям возделывания, тонкостям дистилляции и перегонки, сбыту…
– Как вы?
Люк кивнул.
– Я тебя с удовольствием обучу всему, что знаю сам.
– Выращивать лаванду в Сеньоне? – удивленно заморгал Робер.
– Конечно. Я хочу возродить ферму Боне, мне нужен надежный помощник здесь, во Франции. А ты к такой работе с детства привык…
– Да, я согласен, – ответил юноша.
Люк воспрянул духом.
– Мы с тобой попозже все подробно обсудим, только Дженни пока ничего не говори, пусть это останется между нами.
Робер кивнул.
– Я рано утром уеду, а вы с ней, как выспитесь, идите гулять. Ни в чем себе не отказывайте и есть не забывайте, – напомнил Люк.
– Я Дженни в обиду не дам! – пообещал Робер.
– Знаешь, у меня к тебе есть еще одна просьба, – сказал Люк, доставая из кармана конверт. – Вот, пусть у тебя побудет.
Робер удивленно уставился на протянутый конверт.
– Письмо адресовано Дженни…
– Да, – кивнул Люк. – Но ты его пока ей не отдавай…
– Послушайте, мне уже не пять лет, – возразил Робер. – Я прекрасно понимаю, что зимой в лавандовых полях делать нечего. По-моему, вы задумали что-то очень опасное, и меня это тревожит.
– Ничего подобного, – с нарочитой беспечностью отмахнулся Люк. – Просто я суеверен… В общем, ты письмо возьми, а если вдруг что…
Робер насупился и заявил:
– Ладно, но вы лучше возвращайтесь, иначе вашему врагу не поздоровится.
Люк ошеломленно посмотрел на юношу.
– В бреду вы не только Лизетту вспоминали, – смущенно признался Робер.
Люк успокаивающе похлопал его по плечу.
– Не волнуйся, мы завтра увидимся, – сказал он и вышел из номера, раздумывая о своих безумных намерениях.
Он решил насладиться местью и ради этого оставлял дочь на произвол судьбы. А вдруг с ним что-то случится и Дженни останется круглой сиротой? Люк отогнал от себя тревожные мысли, не в силах противиться натиску бурных чувств, накопившихся за долгие годы.
«Забудь о прошлом!»
Люк как будто слышал рассудительный голос Лизетты. Она всегда отличалась здравым смыслом и благоразумием, принимала взвешенные, обдуманные решения, а Люк действовал импульсивно и эмоционально. Его совесть взывала к нему, требуя: «Отомсти за семью Боне!»
Он присел на кровать и задумался. Медленно текли минуты, превращались в часы. В номере раздавалось тихое дыхание спящей дочери. Люк поцеловал Дженни, достал из чемодана кое-какие припрятанные там вещи и на цыпочках вышел в морозную ноябрьскую ночь, к арендованной машине, припаркованной на булыжной мостовой у пансиона.
В три часа ночи на улицах не было ни души. Бары и ресторанчики закрылись, посетители разошлись по домам, только одинокий пьянчужка неуверенно брел вдоль дороги, что-то бормоча себе под нос. Люк вздрогнул, вспомнив комендантский час в 1943 году: с наступлением темноты на улицы выходить запрещалось, в бары пускали только немецких солдат, французы голодали, а гестаповцы держали в страхе целые области.
Он поморщился и сел в машину. До Фонтен-де-Воклюза было недалеко, однако на неосвещенной проселочной дороге требовалось соблюдать осторожность. Люк еще раз удостоверился, что ничего не забыл и в последний раз посмотрел на окно номера, где мирно спала Дженни. В письме, оставленном Роберу, он во всем признался Дженни, просил ее связаться с Максом, объяснял, что перед отъездом из Австралии составил завещание, по которому Дженни оставалась единственной наследницей не только Рэйвенсов, но и семьи Боне: адвокаты в Европе занимались розыском банковских счетов, замороженных после войны. При жизни Якоб Боне имел дело со швейцарскими банками, где хранил весомые вклады. Вдобавок, он спрятал значительную сумму денег в сеньонских тайниках, расположение которых Люк все эти годы хранил в секрете, но теперь сообщил об этом дочери. Если с ним случится непоправимое, Дженни будет весьма состоятельной девушкой.
– Прости меня, солнышко, – прошептал Люк и направил машину за город, на темную дорогу.
Ночная мгла скрывала его мрачные мысли.
Тот, кто именовал себя Эрик Сегаль, уставился на телефонную трубку, обдумывая услышанное и догадываясь о появлении знакомца из прошлого. Шестое чувство, обостренно воспринимающее любые сомнительные происшествия, за последние десять лет притупилось. Бывший гестаповец погрузился в новую жизнь так глубоко, что временами сам верил в ее реальность, однако вспышки подозрительности изредка давали о себе знать, и тогда он действовал с удвоенной осторожностью и наблюдательностью.
