Не сводя взгляда с пленника, Джейми покачал головой.
— Нет. Кроме уже сказанного, я знаю только, как произнести «плохо», «сколько?», «дай сюда» и «брось это, ублюдок». Непохоже, чтобы в нынешних обстоятельствах это здорово помогло.
На миг растерявшись, мы уставились на неизвестного, встретив его ответный бесстрастный взгляд.
— К черту все это, — неожиданно сказал Джейми, вытащил из ножен кортик, обошел бочку и разрезал узлы на запястьях и лодыжках пленника.
Джейми присел на корточки, положив клинок на колени.
— Друг, — четко произнес он на «таки-таки». — Хорошо?
Пленник не ответил, но слегка кивнул с осторожной усмешкой.
— Там, в углу, гальюн, — сказал Джейми по-английски, поднимая кортик и вкладывая в ножны. — Воспользуйся им, а потом моя жена займется твоими ранами.
По лицу чернокожего промелькнула тень удивления. Он снова кивнул, признавая свое поражение, и медленно поднялся с бочки, теребя штаны неловкими, словно онемевшими руками.
Я вопросительно взглянула на Джейми.
— Хуже нет, когда тебя связывают таким манером, — пояснил он как нечто само собой разумеющееся. — Представляешь, невозможно самостоятельно помочиться.
— Представляю, — пробормотала я, предпочитая не думать, откуда ему это известно.
— И чертовская боль в плечах. Ты уж поосторожнее с ним, англичаночка.
В голосе Джейми прозвучало отчетливое предостережение, и я кивнула. Если его что и заботило, так вовсе не плечи пленника.
Я все еще испытывала головокружение, а духота добавила к этому и возобновившуюся головную боль, но мне все-таки досталось меньше, чем пленнику, которому и вправду «основательно всыпали».
Впрочем, повреждения его были по большей части поверхностными. На лбу вздулась здоровенная шишка, на плече краснела затягивающаяся отметина на месте содранного куска кожи и прочее в том же роде. Многих синяков и кровоподтеков на темной коже и при таком освещении мне было просто не рассмотреть.
Кожа на его запястьях и лодыжках была содрана: веревки, которыми его связывали для порки, оставили глубокие, кровоточащие следы. Настойка боярышника тут помочь не могла, но я прихватила с собой баночку мази из горечавки. Опустившись на палубу рядом с ним, я начала осторожно смазывать его раны холодной голубоватой мазью Он обращал на меня не больше внимания, чем на эту самую палубу и никак не отреагировал.
Гораздо больший интерес, чем свежие повреждения, представляли собой зажившие. С близкого расстояния я увидела тонкие белые линии, следы трех параллельных вертикальных разрезов на высоком узком лбу, между бровей. Несомненно, племенные знаки, а стало быть, этот человек был рожден в Африке. Подобные шрамы наносятся во время ритуала превращения мальчика в мужчину. Во всяком случае, так утверждал Мерфи.
Тело незнакомца под моими пальцами было теплым и гладким, скользким от пота. По правде сказать, я сама потела и ощущала нездоровое внутреннее тепло. Палуба под ногами мягко покачивалась, и, чтобы сохранить равновесие, мне пришлось коснуться ладонью его спины, исполосованной рубцами заживших шрамов. Они воспринимались пальцами, как взбугрившиеся следы проползавших под кожей червей. Примерно такие же следы остались и на спине Джейми.
При этой мысли мне стало не по себе, но я взяла себя в руки и продолжила обрабатывать повреждения.
Негр полностью игнорировал меня, даже в тех случаях, когда я точно знала, что мои прикосновения причиняют ему нешуточную боль. Взгляд его был сосредоточен на Джейми, который и сам смотрел на пленника с не меньшим интересом.
Суть проблемы была очевидна. Скорее всего, этот человек являлся беглым рабом и не имел ни малейшего желания говорить с нами, опасаясь, как бы мы по говору не определили, с какого он острова, и не вернули за вознаграждение владельцу. Теперь мы знали, что он худо-бедно говорит или, во всяком случае, понимает по-английски. Что, естественно, усугубляло его опасения.
Не приходилось сомневаться в том, что, даже если нам удастся убедить негра в отсутствии у нас намерения возвращать его прежним владельцам или обращать в собственного раба, он едва ли проникнется к нам безграничным доверием. Положа руку на сердце, его было трудно за это упрекнуть.
С другой стороны, этот человек являлся для нас лучшей, если не единственной, возможностью узнать, что случилось с Айеном Мурреем на борту «Брухи».
Когда я перевязала человеку запястья и лодыжки, Джейми подал мне руку, чтобы помочь подняться, и заговорил с пленником:
— Полагаю, ты голоден. Пойдем в каюту, подкрепимся.
Не дожидаясь ответа, Джейми взял меня за здоровую руку и подернулся к двери. Никакого отклика мы так и не услышали, но, обернувшись, я увидела, что раб следует за нами.
Джейми привел нас в мою каюту, не обращая внимания на любопытные взгляды матросов, и задержался лишь на минуту, чтобы попросить Фергюса принести чего-нибудь перекусить.
— Ну-ка назад в постель, англичаночка, — велел Джейми, едва мы добрались до каюты.
Спорить не приходилось. Рука моя болела, голова раскалывалась, и я чувствовала, как то и дело на меня накатывают волны жара. Все шло к тому, что я не выдержу и воспользуюсь имеющимся пока в запасе драгоценным пенициллином.
Правда, оставалась и возможность того, что организм сам сумеет справиться с инфекцией, но я не могла позволить себе ждать так долго.
Джейми налил стакан виски мне и нашему гостю. Держась по-прежнему настороже, негр принял его, пригубил, и глаза его расширились от удивления. Похоже, шотландское виски было для него в новинку.
Джейми плеснул себе и сел, указав гостю на место по другую сторону маленького столика.
— Меня зовут Фрэзер, — представился он. — Я здесь капитан. Это моя жена.
Последовал кивок в мою сторону.
Пленник помедлил, но потом, словно решившись, поставил стакан на стол.
— Они называть меня Измаил, — проговорил он низким голосом. — Моя не есть пират. Моя повар.
— Мерфи будет в восторге, — подала голос я.
Джейми проигнорировал мою реплику, сосредоточившись на вопросах, задаваемых вроде бы между делом, но хорошо продуманных. Лишь морщинка, залегшая между рыжими бровями, да легкое подергивание негнущихся пальцев выдавали его напряженный интерес.
— Корабельный кок? — уточнил Джейми.
— Нет, моя ничего не делать на тот корабль, моя не с него. Они забирать меня с берега. Говорить, если моя не идти с ними, пробовать убежать, они убить, вот так. Но моя не пират, нет, — повторил негр и я поняла, что, кем бы он ни был, больше всего ему не хочется быть в наших глазах пиратом.
