– Я люблю тебя.
Он овладел ею одним сильным ударом, заглушив ее вскрик поцелуем. Опираясь на руки, он глубоко вошел в нее, стараясь увидеть, понять, как она воспринимает их соединение, и понял, что все препятствия, все цепи, преграды, ограничения отпали, что, судя по сиянию любви в ее глазах, она полностью принадлежит ему.
– Я тоже люблю тебя, – прошептала она. – Так сильно люблю.
Он ласкал ее нежно и сам полностью отдался наслаждению, той исключительной радости, которой смогла одарить его только эта, единственная женщина, единственная любовь его жизни, и оба они с этого часа неразлучны навсегда.
– Я всегда любила тебя, – проговорила она, вздрогнув в его объятиях.
Ее любовь преисполнила его ощущением радости жить. Она проникла во все атомы его существа.
– Серена, – пробормотал он.
– Я люблю тебя, Джонатан.
Она всей своей волей хотела удержать его в себе. Он был само совершенство. Это не должно кончаться. Его член набух, стал таким большим, он вот-вот выплеснет свое содержимое.
Джонатан утратил способность думать. Он вошел в нее, ощутив, как она снова задвигалась на ковре. Она застонала, прижалась к нему еще сильнее. Вся выгнулась под ним, обхватила его ногами. Мир закачался, потом куда-то исчез, и Джонатан вошел в нее, телом и душой, а потом утонул в ней.
– Я люблю тебя, – выговорил он задыхаясь. – Навеки.
Пальцы Джонатана легонько тронули подбородок Серены. Губы коснулись ее лба. Она открыла глаза.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
Она хихикнула.
– А с тобой?
Он коснулся лба Серены своим лбом.
– Да. Я себя чувствую хорошо, так хорошо, как не чувствовал уже… словом, очень давно.
Она улыбнулась, уткнувшись ему в плечо; чувство доверия расцветало в ней словно редкий цветок. Было так хорошо, что даже не верилось. Право, она будто проснулась в своей постели в Антигуа и обнаружила, что все происшедшее с нею было дурным сном, не более.
– Мм… Она приподнялась на локте и потянула его за рубашку, от души желая покончить со всеми барьерами между ними, желая, чтобы она снова могла почувствовать прикосновение его обнаженной груди к своей.
Она прильнула к его груди. Он удерживал ее довольно долго, гладил, говорил слова любви, зарывшись лицом в волосы.
Она тоже заговорила с ним, обращаясь к мускулам на его груди:
– Джонатан, а ты не думаешь, что Уилл прав? Должна ли я продолжать оставаться Мэг? Мне было бы ненавистно твое вынужденное участие в этой лжи.
Он испустил долгий вздох.
– Он прав. Если светское общество Лондона узнает об этом, ты будешь жестоко наказана. Я не имею никакого желания наблюдать, как эти стервятники будут рвать тебя на части.
– Я могла бы это вынести, – возразила она. – Теперь я все могла бы вынести.
– А какая беда в том, если правда никогда не откроется? Лэнгли теперь знает все.
Она помолчала, потом объяснила:
– Это верно. И все же какая-то частица во мне испытывает острую боль, когда кто-нибудь называет меня Мэг. Каждый раз, когда я слышу это имя, мне приходит в голову, что я не та, за кого меня принимают. Что-то, – продолжила она уже мягче, – подсказывает мне, что это оскорбительно для истинной Мэг.
– Чем же ты можешь ее оскорбить? Я уверен, что она поняла бы твои затруднения и оправдала твой выбор, особенно если принять во внимание, что правда причинила бы сильную боль тем, кого ты любишь.
Серена тотчас вспомнила, какой всепрощающей, какой понимающей была Мэг.
– Да. Она оправдала бы. И я по-прежнему хочу, чтобы у Джессики и Оливии было как можно больше возможностей устроить свою судьбу. Они нисколько не виноваты во всем этом и заслуживают счастья.
– В таком случае продолжай оставаться Мэг для Лэнгли, для твоих сестер и для себя самой.
– Очень хорошо. – Она подняла на него глаза. – Поскольку ты знаешь, кто я на самом деле, и веришь этому.
– Когда я поцеловал тебя и понял, что ты и есть моя Серена… – Тут он обернулся и взглянул на узорчатый лепной потолок своей гостиной. – Так вот, с той минуты все переменилось. Моя жизнь снова обрела смысл. Секунду помолчав, он добавил: – Она осмысленна и теперь. Но это не имеет отношения к твоему имени. Все дело в женщине, которая его носит, и более ни в чем.
– Так ли это?
– Шекспир написал: «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Ты помнишь эти слова? – Джонатан положил ладонь ей на бедро. – Он был прав, пойми.
– Полагаю, что так. – Серена сделала паузу, потом добавила: – Что ж, в таком случае я останусь Мэг. Но как будешь называть меня ты?
Он повернулся к ней лицом, поднес ее руку к своим губам, поцеловал и посмотрел Серене в глаза, и она заметила в его взгляде, как ей показалось, искорку отчаяния и мольбу о помощи.
– Женой? – проговорил он тихо и нежно.
Она вперила в него взгляд, дыхание ее замерло.
– Я человек не без изъянов. Наделал столько ошибок в своей жизни, что и не перечесть. Я только и могу надеяться, что ты примешь меня таким как есть, несмотря на то что и тебе самой я причинил немало бед. Что ты не сочтешь меня недостойным твоей руки.
Серена чувствовала боль внизу живота, бедра ее были еще влажными с внутренней стороны – напоминания о том, что она отдавалась ему. Он удерживал ее руку в своей, большой и сильной, тыльная сторона ее ладони была еще влажной от его поцелуев… и мир, никогда ею ранее не испытанный, снизошел на Серену.
– В последние три месяца ты доказал, что достоин моей любви… и моего доверия, Джонатан.
Он крепко сжал ее руки в своих.
– Скажи, что ты сделаешь меня счастливейшим в этом мире человеком. Будь моей женой. Останься со мной навсегда.
Она обняла его и прижалась лицом к его груди. Так много всего произошло. Еще вчера она не могла отделаться от тяжелых воспоминаний о своем позорном возвращении на Антигуа, а сегодня человек, которого она всегда любила, сказал, что возвращает ей свою любовь, сказал, что хочет быть с ней вместе всю оставшуюся жизнь, сделать своей женой, сказал, что желал этого даже тогда, когда она считала, что он ее предал.
Он еще крепче прижал ее к себе, что-то ласково пробормотал ей в волосы, целовал ее губы, щеки и влажные от слез глаза.
– Выходи за меня замуж, – повторил он. – Будь моей графиней.
– Буду, – прошептала она. – Я выйду за тебя замуж.
Он весь встрепенулся, потом подхватил ее на руки, усадил на краешек дивана прямо перед собой и опустился перед ней на колени.
