Он коротко поклонился и вышел.
* * *
Кетрин проснулась, и ее голова была теперь гораздо более ясной, чем прежде. Мэттью! Она села. Его не было рядом. На миг ее охватил жестокий страх, и ее сердце бешено забилось, но она заставила себя успокоиться. Разве это не знакомая ей каюта Мэттью? Она открыла глаза. Ее истерзанные ум и тело никак не могли осознать, что теперь все опасности позади.
Воспоминания о прошедших днях, некоторые — глубоко впечатавшиеся в память, некоторые — к счастью, туманные, наполнили ее, и Кетрин стало дурно. На теле оставалось ощущение грязи. О, Мэттью! Она рассказала ему все. Или это был сон? Она не могла сказать с уверенностью. Кетрин боялась, что все-таки рассказала ему… И он теперь, должно быть, полон отвращения к ней! О, нет! Мэттью понял бы ее! Он не стал бы думать, что она развратна, он ее знал.
Дверь открылась, и она подняла голову. Ее сердце забилось в страхе и надежде. Это был Мэттью, такой стройный, сильный и красивый, что у нее на глаза навернулись слезы. Она отвернулась, не в состоянии встретить его взгляд, ненавидя себя, свое собственное нечистое, оскверненное тело. Они испачкали ее, на ней осталось ни единого чистого местечка, которое принадлежало бы только ему. О, Боже, она теперь не могла даже предложить ему себя в благодарность за спасение. Ей было нечего дать. Они отняли у нее все.
Она хотела броситься ему на шею или стать перед ним на колени в знак полного подчинения и обещать ему быть покорной и не сопротивляться больше, полностью отдать ему свое тело и все то, что он раньше хотел и требовал от нее, обещать ему делать все, чтобы только доставить ему удовольствие. Но она не могла. Она не могла предложить свое тело, оскверненное грязными прикосновениями. Сама мысль о том, чтобы прильнуть к нему испачканным своим телом, вызывала у нее тошноту.
— Кетрин? — его голос был нежен.
Он был потрясен, увидев ее свернувшейся в жалкий клубочек на постели. Господи, она даже не смотрит на него!
— С тобой все в порядке, Кетрин?
— Да, Мэттью!
Хотел ли он все еще услышать свое имя на ее губах? Теперь она бы прокричала его с крыш, попроси он ее об этом.
— Я принес тебе тарелку бульона. Ты хочешь немного поесть? Он пахнет весьма аппетитно, — его голос звучал ласково, даже вкрадчиво.
— Да, я хочу.
Он подал ей тарелку и наблюдал, как она жадно поглощает бульон. Но все же Кетрин избегала его взгляда.
— Не так быстро! — сказал он. — Тебя может вытошнить, и вдобавок ты рискуешь обжечь себе рот.
Она заставила себя есть помедленнее. Мэттью стоял от нее так близко, что она чувствовала его дыхание на своих волосах. Ей хотелось узнать, что же он думает, что чувствует.
Съев бульон, она заставила себя посмотреть на него, возвращая ему тарелку. Его лицо было печально и устало.
— О, Мэттью, — прошептала она.
Ее голос прозвучал так ласково, что у него защемило сердце, и, наклонившись, он хотел дотронуться до ее руки, но она в безумном страхе отшатнулась от нею.
— О, нет, — умоляла она, — пожалуйста, не трогай меня.
Разве он не видел, сколько на ней грязи? Он не должен был прикасаться к ней, не должен был пачкать свои руки о ее грязную кожу. Мэттью побледнел и отступил.
— О, Господи, — прошептал он, — что я наделал! Он отвернулся и быстро вышел из каюты. Кетрин побежала следом и заперла за ним дверь, а затем подскочила к умывальному тазику и стала тщательно оттирать от грязи каждый дюйм своего тела, пока ее кожа не покраснела. Она схватила простыню, в которую он завернул ее у Перл, изорвала ее в клочья и клочья запихала в печку. Затем она сменила простыни, на которых спала, даже они казались ей грязными. Ей стало лучше. Мэттью долго стоял, прислонившись к борту и наблюдал за морем. Наконец он повернулся и позвал Пелджо.
— Я хочу, чтобы ты сходил в город, проверил отели и узнал, в котором из них остановился доктор Рэкингхэм. Если он еще не покинул Ливерпуль, доставь его на корабль.
— Но капитан, — возразил обезьяноподобный человек, — у вас, что, не все дома? Вы нашли мисс Кейт для того, чтобы отдать ее этому старому дураку?
— Пелджо, я делаю то, что считаю нужным, и я очень был бы тебе признателен, если бы ты оставил свое мнение при себе.
Пелджо заглушил в себе чувство протеста и быстро ушел. Мэттью опять повернулся к морю. Он должен отпустить ее. Он знал это теперь, знал с того самого момента, когда понял, что любит ее. Она презирала его. Его прикосновение наполняло ее страхом и отвращением. Она хотела убежать от него, но он удерживал ее, оставаясь бесчувственным к боли, которую она испытывала, усмехаясь и дразня ее за тот стыд, что она чувствовала. Что ж, он сломил ее! Он и те люди у Перл. Ее бросало дрожь при его прикосновении, и она была слишком напугана, чтобы продолжать с ним бороться.
Он убил Поля. Завтра он убьет Кенвика. И еще один злодей, он сам, не останется безнаказанным. Возможно даже его наказание будет наихудшим из возможных. Он откажется от нее, передаст ее доктору Рэкингхэму. Он освободит, наконец, ее от себя и станет молиться, чтобы этот ее недотепа лейтенант-янки хорошо бы позаботился о ней и научил ее достигать наивысшего блаженства в любви, экстаза, заложенного в ее теле огромным и не разбуженным к жизни пластом.
Его кулаки сжались при мысли, что другой мужчина будет знакомиться с ее телом, пробовать ее сладость и возбуждать ее. Он видел, как наяву, ее красивые длинные ноги, охватившие его тело, сомкнувшиеся над его спиной, слышал ее стоны желания.
Неимоверным усилием воли он оторвался от картины, только что нарисованной его разумом, но ей на смену пришли ужасные видения — сцены мучений Кетрин в заведении Перл. Он видел ее тело, корчащееся от боли под ударами плети Кенвика.
Эти страшные сцены были стерты лишь с приходом пожилого доктора, которого подвел к нему за руку сердитый Пелджо. Лицо доктора излучало столь сильные подозрения, что Мэттью не смог удержаться от улыбки.
— Нет, доктор, вас никто не будет бить по голове и заключать под замок. Я решил освободить мисс Девер и передать ее на ваше попечительство.
— Я знал, что она у вас!
— На самом деле во время обыска ее не было на корабле, но она не была и спрятана моими людьми в городе. Впрочем, это уже не важно. Мисс Девер убежала с корабля и, боюсь, имела крайне огорчительный и болезненный опыт.
Он повернулся и вновь бросил взгляд в море, голос его был бесстрастен, когда он продолжил:
— Нужен человек, чтобы присмотреть за ней и помочь ей добраться до дома. Она… — он сделал паузу, с усилием овладевая изменившим ему голосом. — Ей очень плохо, доктор.
Рэкингхэм остолбенело уставился на него:
— Боже мой, что с ней случилось?
