Дрожащим голосом она произнесла:
— Я поеду с доктором, Мэттью.
Его кулак сжал пресс-папье с такой силой, что отчетливо выступили и заходили мускулы в предплечье.
— Хорошо. Этой ночью я буду спать в кресле, если ты не возражаешь. Надеюсь, тебе не будет страшно. Вещи вон в той коробке я купил для тебя в Лондоне. Возьми их с собой пожалуйста.
— Ладно.
Не раздеваясь, он погасил свечу и устроился спать в кресле. Кетрин прикрыла свой рот рукой, чтобы удержать слезы. О Боже, что ей теперь делать?
* * *
Прохладным ранним утром треск колес подъезжающей кареты выделялся из множества звуков особенно ярко. Мэттью молчаливо наблюдал, как экипаж остановился и наземь сошли Кенвик и его секундант. Барон выглядел по-британски хладнокровно и спокойно. Мэттью почувствовал, как внутри него все сжалось в тугой комок. Спустя короткое время барон будет столь же холоден, как и мертв. Англичане — глупцы, лучше всего они умеют умирать. Чего только стоит одна Крымская война, в которой они наделали множество ошибок из-за своей военной некомпетентности и сумели победить лишь потому, что очень хорошо умирали!
С нетерпением Мэттью ждал конца формальностей. Проверка и выбор пистолетов, просьба посредников о примирении. Они встали спина к спине и по сигналу разошлись, повернулись… Став боком, чтобы представлять собой мишень как можно меньшей площади, Мэттью выстрелил и увидел, как дернулся барон от застрявшей в нем пули. Но затем он сам почувствовал резкий всплеск боли, и удар, распластавший его по земле.
— Капитан, капитан, очнитесь! — в его мозг просачивался тревожный голос Фортнера.
Мэттью попытался открыть глаза, но тут же закрыл их из-за яркого света восходившего солнца. Фортнер радостно воскликнул:
— Жив!
Так! Значит, этот сукин сын Кенвик все-таки попал в него! Глаза Хэмптона решительно открылись, и он увидел, как где-то вверху над ним плавает озабоченное мальчишеское лицо Фортнера.
— Вы можете встать, сэр?
— Могу, конечно, — ворчливо ответил Хэмптон. — Барон мертв?
Глаза Фортнера зажглись восхищением:
— Мертвей не бывает, сэр! Самый меткий выстрел, какой мне в жизни доводилось видеть, сэр!
— Хорошо! Тогда я предлагаю отправиться в гости к первому встречному доктору.
Доктор обработал его рану и поздравил с тем, что пуля прошла навылет, а не застряла в руке. Щедрая плата компенсировала неудовлетворенное любопытство доктора.
Когда они добрались до корабля, вместо радостного приветствия их встретило хмурое лицо Пелджо.
— Ну вот, она уехала, сэр! Плакала, как дитя.
Мэттью словно ударили в солнечное сплетение.
— Заткнись, Пелджо!
Он стряхнул с себя руку Фортнера, поддерживавшую его, и зашагал к себе в каюту. В ней все было по-прежнему, за исключением того, что в каюте теперь не было Кетрин. Пустота наваливалась на него с каждой секундой все ощутимее. Мэттью присел к столу и подпер голову не пострадавшей рукой. Днем он возвратится в Лондон и поторопит Редфилда дать ему задание. В душе у него теплилась надежда, что поручение будет таить в себе смертельную опасность.
Хэмптон решил узнать, как же продвигаются военные дела.
Сообщения британских корреспондентов, достигая Англии, успевали устаревать, помимо того, что были не точны. Похоже однако было, что у армии Ли дела шли плохо, на суше южане постоянно отступали, на море же флот конфедератов терпел поражение за поражением с самого начала войны.
Он пожал плечами. Какое теперь все это имеет для него значение? Обреченная страна! По окончании войны его ждет виселица. Шелл погиб, и половина его друзей тоже, возможно, и Дэвид уже убит. Семья распалась. К черту все! Если бы у него была Кетрин, ему было бы ради чего жить — новая жизнь, дети, мечты, надежды… Но сейчас он вполне может кончить жизнь по-британски.
Он открыл тумбу стола, чтобы вынуть бутылку виски, и неожиданно яркий серебристый блеск бросился ему в глаза. Он запустил в стол свою руку и вынул такой глупый, маленький пистолетик Кетрин. Его рука нежно погладила рукоятку. Горячая слеза протекла по его щеке и упала на холодный металл.
Впоследствии Кетрин едва могла припомнить первые дни разлуки с Хэмптоном. Казалось, она только и делалала, что ела, спала и плакала. Они ожидали попутного корабля в Штаты. Доктор Рэкингхэм не тревожил ее расспросами, деликатно оставляя ее одну, понимая, что сон будет лучшим лекарством, нежели все его таблетки. Она забывалась во сне, слишком слабая и потрясенная, чтобы переносить бодрствуя пустоту рухнувшего мира и свое одиночество, а также презрение к себе. Она не покидала своего номера в отеле, под дверную ручку подставляла стул и сто раз на день проверяла надежность оконных запоров.
Однако постепенно ее страх начал униматься и почти прошел, когда они сели на корабль, направлявшийся в Нью-Йорк. В море она почувствовала себя в большей безопасности. Она подолгу оставалась на палубе, любуясь бескрайними просторами океана, и свежий морской ветер бодрил ее. К ее разуму вернулась способность здраво мыслить, и она один за другим извлекла все свои страхи, глубоко запрятанные в уголках ее сознания, и смело сосредоточила на них свои размышления и безжалостно выжгла их жгучими лучами твердой воли. День за днем она чувствовала, как к ней возвращается ее сила духа и борется с прежней сумятицей в душе. Она поняла, что должна сражаться сама с собой, чтобы вновь обрести себя. Никто не может помочь ей, кроме нее самой. Только она сама может окончательно уничтожить в себе демонов страха.
Прежде всего ей пришлось восстановить утраченное было чувство собственного достоинства, и это было самым сложным. Каждый день Кетрин говорила себе, что она не виновата в случившемся и потому нет причин ненавидеть и казнить себя. Чувство презрения к себе уходило, и она смогла вновь смотреть людям в глаза и выдерживать их взгляды. Ее первое болезненное восприятие решения Хэмптона отпустить ее прошло и сменись горьким разочарованием и гневом. О, да! Ему было приятно овладевать ею, хотела она этого или нет, и ему позволительно было впадать в бешенство при ее сопротивлении. Но как только другие мужчины использовали ее тело, она стала ему неприятна, не имело значения, что они насиловали ее, не имело значение, что его тело знавало куда больше женщин, чем ее тело мужчин. О нет, для него значило только то, что кто-то еще, кроме него, овладевал ею, и потому он отныне не хотел ее. Испорченный товар, вот чем она ему казалась. Он выкинул ее, как мусор.
Как же глупо было с ее стороны чувствовать боль и обиду от того, что он ее больше не хотел! Конечно, она слишком много о нем думала во время всех этих тяжких испытаний, он представлялся ей спасителем, и он на самом деле спас ее, вломившись в тот бордель. Она была переполнена чувством благодарности и готова была, даже желала, отплатить ему за свое спасение, бросившись ему в ноги. Вот почему ей хотелось прильнуть к нему, и вот почему она болезненно восприняла его решение отослать ее от себя прочь.
