* * * * *
Клементина так энергично взбивала сливки ложкой, что та стучала о деревянную миску, а юбки колыхались, пока не завернулись вокруг узких бедер. Лучи заходящего солнца проникали сквозь кухонное окно, подсвечивая щеки женщины. В воздухе витал сладкий запах свежеиспеченного яблочного пирога, приготовленного на десерт, но Зак по-прежнему ощущал ее собственный особенный аромат дикой розы и теплой женской плоти. Тишину в комнате нарушали лишь порывы предвечернего ветра и постукивание ложки.
Рафферти не хотел находиться здесь. Слишком легко воображалось, будто это его кухня и его жена. Он наклонил бутылку виски над пустой кофейной чашкой, наполнил ее доверху и осушил, пытаясь выпивкой смыть тоску.
Рафферти расслабленно обмяк на стуле, перекинув руку через спинку. Гас ссутулился за столом напротив брата, зажав кофейную чашку между ладонями будто в молитве. Клементина стояла между мужчинами, взбивая сливки, чтобы полить ими пирог. Сейчас на кухне было слишком тихо без постоянной болтовни мальчугана.
Обессилев после полного событий дня и бурной радости по поводу возвращения дяди, Чарли заснул прямо за ужином, и его отнесли в постель. Кучка наконечников для стрел, с которыми мальчик играл, валялась на белой клеенке, щербатый обсидиан поблескивал в меркнущем свете дня.
Клементина на мгновение перестала взбивать сливки и пригладила передник на мягкой выпуклости живота. От мысли, что она снова беременна, Рафферти почувствовал себя опустошенным. Едва минул год с тех пор, как невестка чуть не умерла, рожая мертвого ребенка, и теперь снова была в положении. Три младенца за четыре года. Кем, черт подери, Гас себя считает – кобелем-производителем, что ли?
– К Ханне заглянул? Небось заехал к ней по дороге сюда? – произнес Гас в тишине.
Ложка замерла в миске.
– Ага, заглянул, – сказал Зак.
Рафферти играл с ручкой кофейной чашки. Он знал, что если поднимет глаза, то увидит боль во взгляде невестки. Ханна была ее самой лучшей подругой, но Зак чувствовал, что Клементине очень тяжело выносить мысль о том, что он прикасается к любой другой женщине, любит любую другую женщину. «Вот и хорошо, – горько подумал он. – Надеюсь, тебе действительно больно, милая, когда ты представляешь меня в постели с Ханной, поскольку воображать тебя в постели с моим братом – словно получать удар ножом в сердце».
Гас насупился: между бровей появилась складка, а рот задергался.
– Ты должен жениться на ней, Зак. Это неправильно... ты же ходишь к ней все эти годы. К Ханне не будут относиться как к порядочной женщине, пока ты не женишься на ней.
– Ханна не из тех, кто вступает в брак. Как и я. «И это совершенно не твоего ума дела», – сказал он Гасу глазами, а вслух произнес: – Прошлой ночью в «Четырех Вальтах» произошел несчастный случай. Оборвался трос на подъемной клети. Погиб молодой подсобный рабочий.
Клементина ахнула, ложка упала в миску.
Гас пожал плечами.
– Мы не имеем права вмешиваться в дела консорциума по управлению шахтой, Зак. И ты об этом знаешь.
– О, Гас, – не смолчала Клементина. – Я давно тебе говорила, что лучше нам продать свою долю.
Рука хозяина дома громко хлопнула по столу, и тарелки загремели.
– А я давно говорил тебе, малышка, не лезть в это дело!
Щеки Клементины залились густым румянцем, а пальцы так сильно ухватили ложку, что костяшки побелели.
Рафферти пришлось стиснуть кофейную чашку обеими руками, чтобы не сжать кулаки.
Гас с женой обменялись долгими жесткими злыми взглядами.
– Я хочу, чтобы мы продали свою долю в шахте, – отчеканила Клементина и повернулась к Рафферти. – Скажи ему, чтобы продал.
– Продай, – буркнул Зак.
Гас метнул на брата раздраженный взгляд.
– У тебя нет права голоса.
Рафферти сделал глубокий вдох и молча выдохнул. Он понимал, что злость Гаса по большей части обусловлена разочарованием из-за того, что шахта приносит мало денег. Поджи и Нэш – и Гас со своей двадцатипроцентной долей – должны были получать половину прибыли от всей руды, в которой содержалось по крайней мере двадцать пять процентов серебра. Но консорциум постоянно подмешивал к руде пустую породу, так что при расчете на долю владельцев выходила едва ли четверть от настоящей прибыли.
Однако Гас по-прежнему мечтал разбогатеть и жить в роскоши за счет добычи серебра. И похоже, эти мечты не шибко сочетались с гибелью пятнадцатилетнего мальчишки в руднике, которым формально владел именно Гас.
– На доход от этой шахты нынешней осенью мы сможем купить еще несколько породистых быков.
– А у тебя большие планы, да, братец? – усмехнулся Рафферти. – В городе поговаривают, что ты стремишься попасть в окружную ассамблею.
Гас густо покраснел и покачал головой.
– Не-а, пустая болтовня. Не знаю как ты, Зак, но я хочу разбогатеть, пока молод, чтобы бездельничать на старости лет. Вот ты что будешь делать, когда станешь слишком немощным, чтобы объезжать лошадей и сгонять скот?
– Думаю, застрелюсь.
Зак отодвинул свой стул, царапнув ножками по полу, и взял полупустую бутылку виски.
– Пожалуй, лягу сегодня пораньше. Нас ждет долгая неделя, если собираемся заготавливать сено.
– Ты разве не хочешь пирога? – спросил Гас.
Рафферти помахал бутылкой перед лицом брата и осклабился лишь для того, чтобы позлить его.
– Виски будет мне лучшим десертом.
– Зак... – Гас поднялся на ноги, засунул руки в карманы и посмотрел на носки своих сапог. – Я ведь не случайно натолкнулся на тебя семь лет назад. А потому что искал тебя. Всерьез искал... Мне потребовалось больше четырех лет, чтобы найти тебя.
Рафферти удивленно уставился на брата. Клементина вытерла руки о передник, не глядя ни на одного из мужчин.
Гас поднял голову, и Рафферти увидел на его лице искренние чувства. Возможно, любовь. Возможно.
– Хорошо, что ты снова дома, – заплетающимся языком сказал Гас. – Может, на этот раз ты решишь остаться насовсем.
– Хорошо быть дома, – протянул Зак, не обещая ничего, но даже эти слова по вкусу напоминали щелочную пыль.
Рафферти ушел из дома брата и пересек сенокосный луг, направляясь к старой лачуге охотника на буйволов. Скрывшись в тени тополей, он обернулся. Гас и Клементина вышли на крыльцо, чтобы проводить его. Брат стоял позади жены, положив подбородок ей на голову и обняв чуть ниже грудей.
Зак вошел в хижину, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Внутри было темно: солнце скрылось за холмами, и свет не лился из единственного окна. В доме пахло плесенью и нежилым помещением. Рафферти вылил в горло остатки виски.
