— Представив обществу мистера Пха как жителя Бирмы, вы тем самым направили на него все подозрения в убийстве лорда Филдстоуна, что было весьма удобно.
— Все так, — согласилась Джорджина. — Хотя мы не ставили перед собой цель убить именно лорда Филдстоуна. Для этой цели вполне подходил любой видный член парламента.
— Убийство высокопоставленного чиновника бирманским дха, несомненно, подтолкнуло бы власти Англии предпринять более активные действия против Бирмы, — согласился Маркус.
— Я подкинула ему на стол несколько бумаг с ложными сведениями о жестокостях правительства Бирмы. Это и было моей подлинной целью, так сказать, моим coup de grace — моим последним ударом. Но к сожалению, никакого шума в прессе не последовало, очевидно, это дело ваших рук. — Джорджина кивнула Маркусу.
— А почему все-таки Филдстоун? Может, он слишком близко подобрался к разгадке ваших намерений?
— Нет, не из-за этого, из-за другого. Он начал догадываться, что граф де Лебон вовсе не тот, за кого он себя выдает. — Джорджина сняла ридикюль с руки и бросила его Саре. — Откройте.
Внутри было несколько мелких монет и письмо, на котором виднелись выцветшие пятна крови.
— Это письмо Филдстоун написал Парфорду. Оно не закончено. В нем задавался вопрос, действительно ли герцог разрешил продать Гольбейна. Более того, Филдстоун интересовался, насколько хорошо герцог знает графа, что позволил ему остановиться в его особняке настоль длительный срок. Жан в душе был большой ребенок, — вздохнула Джорджина. — Пока все заигрывали с ним, — она насмешливо посмотрела на Сару, — он вместе с мистером Пха быстро наживал деньги, опустошая особняк герцога от хранившихся там ценностей. Он так радовался. Я предупреждала его, что можно продавать мелкие вещи, но ни в коем случае не стоит продавать картины. Это было слишком опасно, так как вызывало подозрения, но он не хотел меня слушать. Однажды, вернувшись домой, я увидела в библиотеке подделку Гольбейна. Смешно, Жан настолько обнаглел, что пытался уверить меня в том, что это подлинник.
Она рассмеялась. Но ее смех прозвучал холодно, бесстрастно, деланно, что вызывало подозрения — все ли нормально с ее рассудком?
— Лорд Филдстоун сам виноват. Он заподозрил графа, а от него было рукой подать до меня, поэтому пришлось его убрать.
— Как странно, — заметил Маркус. — Если бы вы выбрали иную жертву, мне совсем не надо было бы скрывать эту смерть, скорее всего граф тоже выпал бы из поля моих подозрений. За неделю до своей смерти Филдстоун послал меня во Францию разузнать о графе, но не объяснил, для чего это нужно. А те бумаги, которые вы специально подбросили на стол убитого, не сбили нас с пути, как вам того хотелось, а, напротив, направили наши поиски в правильную сторону. Даже без показанного вами письма я уже начал догадываться, что смерть лорда Филдстоуна каким-то образом связана с бирманской проблемой и что граф имеет к этому непосредственное отношение.
— Возможно, я кое в чем ошиблась, — мрачно отозвалась Джорджина. — В уме и проницательности вам не откажешь. Да еще нам мешал ваш лейтенант Флетчер. Но, надеюсь, миссис Хилл уже устранила эту помеху.
Она взглянула на часы.
— Ну ладно, пора нам закругляться. Надо довести дело до конца, но только аккуратно.
— Миссис Хилл? — замирая от волнения при имени Джека, спросила Сара.
— Да, она моя помощница. Она предана мне и выполнит все, что я ей велю.
Оказывается, Джек в опасности. За ним послали миссис Хилл. А она тут, притворяясь из последних сил, беседовала, надеясь, что Джек придет к ним на помощь и выручит из беды. Все напрасно…
Маркус, не замечая, как глубоко расстроена Сара, спросил:
— Но зачем надо было скрывать письмо? Оно ведь играло на руку вашим планам.
— Я знаю — зачем, — вмешалась Сара. — Письмо дало ей власть.
— Какую власть? — не понял Маркус.
— Власть над графом. Как видно из письма, там нет ни слова о ней. И действительно, никто из нас даже не подозревал ее, хотя она жила бок о бок с графом. Мы полагали, что она невинная жертва, предлог, благодаря которому граф вместе с мистером Пха приехали в Лондон, чтобы провернуть свои дела. Благодаря этому письму, если бы граф вздумал выйти из подчинения, вздумал продать другую картину или заикнулся о выходе из игры, она спокойно шантажировала бы его этим письмом, вешая на него убийство лорда Филдстоуна. — Сара с ненавистью посмотрела на Джорджину. — Это ведь давало вам власть над графом. А власть — это все.
— Очень хорошо, Сара, — похвалила ее Джорджина. — Я так и знала, что из вас получилась бы прекрасная помощница.
Удивлению и возмущению Сары не было границ, а Джорджина продолжала:
— Я не раз думала о том, что неплохо было бы завербовать вас. Ведь вы очень искусно притворялись то одной, то другой Сарой, кем не были на самом деле. Ну а потом, как мне показалось, вы почему-то утратили интерес к лицедейству.
Она явно имела в виду последнее время, когда Сара увлеклась Синим Вороном.
— Как бы там ни было, — шумно вздохнула Джорджина, — после того, как я показала письмо графу, он стал намного послушнее. Он не возражал мне, когда я по вашей просьбе согласилась устроить у нас званый вечер. Мне хотелось проверить, не нахожусь ли я под подозрением. Ну а потом граф ускользнул от меня, попав к вам в тюрьму, сэр Маркус. Думаю, он даже был рад этому. Но я знала, что он будет молчать до тех пор, пока не получит твердых гарантий. Я понимала, что у меня есть в запасе время, хотя и немного, чтобы прикрыть лавочку.
— Вы столько всего натворили, причинили столько зла и называете это лавочкой? — Возмущению и гневу Сары не было предела.
— Что поделаешь, Сара, я делаю все ради того, чтобы выжить. Поступаю точно так же, как и вы.
На дворе началось какое-то движение.
— A-а, должно быть, началась смена часовых. Ну что ж, пора уходить. С вами было приятно поговорить, но пора и честь знать.
Она наводила пистолет то на Маркуса, то на Сару, словно раздумывая, кого из них выбрать.
— Ну, кто из вас пойдет вместе со мной?
И в этот миг Маркус бросился на нее.
Грянул пистолетный выстрел.
Поднялся адский шум.
Джек долез до середины стены, когда услышал пистолетный выстрел. Для подъема он выбрал заднюю стену, где находилась коновязь. Здесь не было ни людей, ни часовых. Он осторожно карабкался наверх, пока не привлекая ничьего внимания. На нем была морская форма, но настолько грязная, что издали его можно было принять бог знает за кого. Скоро должно было пробить одиннадцать часов — время смены часовых. Надо было спешить.
