Это могло быть правдой. Однако у нее не было возможности проверить, так ли это, потому что актриса уже развернулась и в вихре черных юбок отошла. Аня смотрела, как она смешалась с толпой и исчезла на противоположной стороне улицы, свернув в тускло освещенный боковой переулок, и единственное, что она чувствовала в этот момент, было отчаяние. Она была так близка к ответу на свой вопрос, если бы она только знала об этом, если бы сама не упустила свой шанс, благодаря своему стремлению занять оборонительную позицию. Какова же была причина этого стремления? Ответ был прост. Она завидовала тому, что актриса, казалось, звала о деятельности Равеля, завидовала предполагаемой доверительности, существующей между ними.
Она ревнует. Этого не может, не должно быть. Но это так.
Она ревнует.
И, кроме того, это глупо. У нее не было никаких прав на Равеля Дюральда, да она и не хотела их иметь. Он воплощал в себе все то, что она больше всего не любила в мужчинах. Он был профессиональным убийцей, ищущим славы солдатом, отчаянным игроком, лживым совратителем женщин. Лучшее, что она могла и должна была сделать, – это забыть о. происшедшем, забыть о том, каким был и каким не был этот мужчина. Забыть о том, что он делает и почему. Забыть Равеля. Но может ли она сделать это?
Сможет ли?
Ее мысли были настолько ей неприятны, что она попыталась убежать от них. Она снова шла по тротуару, высматривая впереди Селестину и двоих молодых людей. Их нигде не было видно. Она поднялась на цыпочки, пытаясь всмотреться вдаль поверх толпы. Араб в развевающемся бурнусе подошел к ней сзади и толкнул так, что она потеряла равновесие и споткнулась. Бросив на него беглый взгляд, она отошла, чтобы пропустить его.
Мужчина схватил ее за руку и толкнул к ближайшей двери. Она опустила взгляд и увидела его грязные, изломанные ногти. В качестве маски у него была натянута поперек переносицы густая вуаль, оставлявшая незакрытыми глаза и лоб. Он ухмыльнулся ей поверх маски и снова подтолкнул.
Аня вырвала руку и быстро отошла в сторону, скрывшись от него за проходившей мимо парой мужчин в костюмах обезьян. Она была больше раздражена, чем испугана. Она оказалась на улице без защиты, без мужского сопровождения, слуги или компании подруг, и в вольной атмосфере сегодняшнего дня она, вполне вероятно, могла столкнуться с приставаниями.
Однако, когда она двинулась дальше по улице, мужчина последовал за ней. Она ускорила шаг. Он сделал то же самое. Она проскользнула среди людей, которые показались ей семьей, состоящей из папы, мамы и девяти детей в возрасте от мальчика-подростка, который был выше своей мамы, до грудного малыша, которого несла на руках няня-негритянка. Араб, грубо оттолкнув девочку, одетую в костюм феи, продолжал идти за Аней. Раздраженный папа что-то прокричал ему вслед, но тот не обратил внимания.
Потуже обернув вокруг себя свой гиматий, Аня подняла юбку и перебежала улицу прямо перед телегой, которая везла бочки с виски. Возница выругался и натянул вожжи, но ей удалось проделать этот трюк. Прошло всего несколько мгновений, прежде чем она смогла отдышаться и оглянуться назад, но, когда сделала это, она увидела, что уже два араба переходят улицу, чтобы затем погнаться за ней.
Где же были Селестина, Муррей и Эмиль? Как они могли уйти так далеко от нее? Она беспокойно заглядывала в боковые переулки, проходя мимо, но не видела там никаких признаков красно-коричневого панбархата Селестины или украшенной перьями шляпы Эмиля.
Ее мучил рассказ Муррея о женщине, к которой пристали на улице хулиганы. Мужчины вряд ли сделали бы это прямо на улице. В любом случае у нее не было никаких доказательств того, что они хотели причинить ей вред. Более вероятно, что они просто хотели подшутить над ней. Или ее костюм гораздо больше делал ее похожей на гетеру, древнегреческую куртизанку, чем думала она сама. Она ожидала, что вскоре двое ее преследователей устанут от этой погони, с какой бы целью они ее ни затеяли.
Трое, не двое. Третий мужчина в арабском костюме вышел ей навстречу из боковой улицы. Она отшатнулась, чтобы пересечь улицу по диагонали. Но, сделав это, она поняла, что ее намеренно отсекают от заполненных людьми улиц города. Это ее не устраивало. Она должна как-то вернуться обратно.
Ее дыхание стало прерывистым. Она ощутила тянущую боль в боку. Сандалии натерли ноги. Гиматий все время соскальзывал вниз, и она боялась оступиться. Кисти пояса, которые били по ногам, болтаясь ниже колен, все время запутывались между ногами. Люди в карнавальных костюмах, мимо которых она проходила, поворачивали головы, как бы удивленные ее скоростью, но на их лицах-масках не было никакого выражения, равнодушные взгляды не обещали помощи или поддержки. Если она остановится, чтобы объяснить, что происходит, ее смогут поймать, и никто не придет ей на помощь.
Ей нужно оружие, но чем она могла защититься против троих мужчин? Многоствольный револьвер, который стреляет одновременно из всех стволов? Шпага и умение пользоваться ею? Мачете и сила, чтобы размахивать им? У нее не было ничего, и она не видела ничего вокруг, что могло бы оказаться ей полезным.
Из-за угла прямо перед ней вышел четвертый мужчина. Она еще раз увернулась от них, бросившись наискосок через улицу.
Это не была грубая шутка или случайность. Мужчинам в арабских костюмах нужна была именно она. По всей вероятности, они надели развевающиеся бурнусы из-за того, что подобных костюмов было на улицах очень много. Благодаря этим костюмам они смогли в намеченном порядке приблизиться к жертве, не привлекая в то же время ничьего внимания.
Было что-то пугающее в этих безликих задрапированных фигурах. Они казались нереальными, казались молчаливыми и безжалостными порождениями ночных кошмаров. Она могла думать сейчас только о том, как убежать от них, и бежать все быстрее и быстрее. Она уже не замечала, где находится и куда направляется. Она все еще слышала музыку и шум толпы, доносящиеся со стороны Ройял-стрит, где должен был проходить парад, но эти звуки становились все слабее и слабее. Сердце бешено колотилось в груди. Холодный ветер с реки дул в лицо. Волосы развевались на бегу, и каждый шаг отдавался внутри болью.
Она-таки споткнулась, наступив на сползший край гиматия, зашаталась и вынуждена была ухватиться рукой за чугунный столб, который поддерживал находящуюся у нее над головой галерею. Она услыхала за спиной гогот.
Этот звук! Она уже слышала его раньше, в ту ночь, когда сгорел хлопковый сарай. Мужчины в арабских костюмах не были хулиганами-садистами, преследующими одинокую женщину. Это были те же самые бандиты, которые пытались убить ее и Равеля в «Бо Рефьюж», которые разрушили ее собственность и терроризировали рабов на плантации. То, что они отважились преследовать ее, как гончие кролика, вызвало у нее взрыв гнева, который придал ей силы. Они ее не поймают. Они не дотронутся больше до нее своими руками и не смогут больше обращаться с ней, как с какой-нибудь шлюхой с набережной.
