— …Пишите как пишется. В конце концов с судьей мы учились в одном пансионате. Я думаю, он так же относится к слову «эсквайр», как и я.
Его последующее молчание было красноречиво.
— Написали?
Я вытер пот со лба.
Он понял мой жест по — своему.
— Хорошо. Запечатайте конверт вашим перстнем. Это признак благородного происхождения? Да? И отнесите письмо судье.
— А вы?
Он, конечно, не отказался быть моим компаньоном.
Я уже одевался. Прикидывал как мы будем проходить мимо стойки портье. Это было бы забавно. Я не знал, как объясню тайное появление в номере белого господина.
Но портье спал. Во сне он пускал слюни.
— Счастливый человек, — скептически заметил Батлер, — видит, наверное, сон, как вышвыривает вас из гостиницы.
— Бросьте. Он видит сны про то, что он флибустьер. У него же рыло потомственного пирата.
Мы вышли из отеля. Дома судьи достигли быстро. Все окна были завешаны тьмой.
— Он в самом деле здесь не ночует, — спросил я Батлера.
— Если бы вы знали, какая у него жена, Галлимар, вы бы не задавали этого вопроса.
— Что, такая строгая?
— Привлекательная! Ночь вдали нее — это преступление. Знаете, я подумаю о том, чтобы сменить профессию плантатора, на профессию директора цирка. Столько знакомств с новыми людьми, с новыми местами!
— И новыми долгами. Не платит, практически, каждый второй. Поэтому я хожу с пистолетом.
Я обошел дом со всех сторон. Надо было найти место поуязвимей.
— И что, помогает пистолет?
— Как правило нет. А вот знание человеческих душ — очень. Вы думаете, если бы я этого не знал, я бы дождался от вас денег?
— То есть как бы это дождался? Меня скрутили не вы, а обстоятельства.
— Может быть, может быть… Но то, что обнаружился труп в порту, о котором вы так неосторожно наврали Макинтошу — и на ваше честное имя навесили обвинение в убийстве, из-за чего вам стало вдвойне опасно жить в городе. И потом — бегство Филиппа, и ваше желание его найти.
На лице Батлера было написано такое изумление! Мне стало приятно.
— Чарльз, не стоит допрашивать меня здесь. Я сделал все возможное, чтобы обстоятельства сложились таким образом, дабы деньги вы заплатили сейчас, а не через год. Я складывал обстоятельства вслед за вами. То, что я подал жалобу судье — это только одно средство. А вот то, что я помог Макинтошу увидеть несуществующий труп, — это другое средство.
Я подошел к форточке первого этажа. Она была не заперта.
«Вот здесь у хозяев осечка. Попробуем ею воспользоваться».
Я потребовал у Батлера, чтобы он подставил мне плечи.
— Нет, уж расскажите, как это вы все устроили, что меня ищет весь город, и я ночью к вам приношу денежки.
Я сказал, что если мы будем перескакивать с дела на дело, то мы никогда не закончим с судьей. А историю про Батлера я ему расскажу после.
Чарльз, трясясь от нетерпения, подставил мне плечи. Стоять на них было так же удобно, как на вулкане Везувий.
Я залез в дом. Темнота была настораживающая. Такое ощущение, что лиса-судья спрятал в каждой комнате по собаке, которые налетят из темноты неожиданно и покусают мои икры.
Найти Среди письменных столов тот, в котором лежала моя жалоба, было также легко, как одного китайца отличить от другого.
По меньшей мере десять столов в той комнате, в которой судья принимал меня. И в каком из них лежит мое заявление на Чарльза Батлера — эсквайра. Может быть в этом? А может быть в том. Неясно.
Слава Богу, кто-то закурил под окном. Пламя на миг осветило часть комнаты. Но ведь Батлер был без трубки. Хотел курить в дороге и выругался, что оставил табак у меня в номере. Внутри у меня все затряслось. На цыпочках я подкрался к окну. Батлер стоял под окном. И с ним стоял еще кто-то. Это было слишком.
Этот кто-то был вполне дружелюбен. Я прислушался. Господи, это был мистер Харвей. Старый банкир пришел к дому судьи. Видно он был как-то завязан в этой истории.
Не знаю, какими уж дедуктивными методами он пришел к тому, что Батлер будет у дома Элайхью.
Джентльмены стояли и разговаривали. По всей видимости — на языке английских ищеек — это называется «алиби». Два джентльмена делают вид, что встречаются ночью друг с другом и говорят о погоде. В это время третий занимается своими делами в доме, который они выбрали местом встречи.
«Между этими южанами гораздо больше солидарности, чем между европейцами».
Я бросился вальсировать между столами. Кажется, вот тот ящик, куда судья опустил мою жалобу!
Ящик не открывался. Я тряс его как вора и рычал. Надо потолкать нижние ячейки стола.
Другие ящики открывались от малейшего прикосновения. По-видимому, странностями обладал только этот. Он был последний в моей череде проб и ошибок: я рванул на себя ручку.
Не помогло.
Рванул сильнее.
Ящик поддался чуть-чуть.
В полумраке я разглядел свой жалобный лист. Мой почерк. Сквозь щелку я изъял эту бумагу, всунул на ее место — другую. Закрыл ящик и полез обратно: неудачно — застрял в форточке.
Повис между домом и улицей. И орать было страшно, и дергаться страшно, и я не представлял как меня вытащат.
— Эй, джентльмены. Я застрял, — тихонько позвал я.
Джентльмены молчали как истуканы. Я еще раз крикнул, погромче:
— Господа, промашка вышла!
Полное молчание.
«О, господи». Каждую минуту мог раздаться топот ночного патруля Макинтоша.
— Эй, мистеры, вы слышите или нет?
И тут я заметил, что два силуэта, к которым я обращался — всего лишь переплетенные стволы вязов, у которых десять минут назад стояли Харвей и Батлер.
Каждую секунду могло треснуть стекло и тогда прощай свобода. Из-за угла вынырнули две тени. Я сделал какое-то судорожное движение животом и провалился обратно в комнату.
Под окном раздался приглушенный голос Батлера.
— Эй, Галлимар. Опасность рядом! Кажется, тут собирается съезд патрулей Макинтоша. Немедленно на выход.
— Не могу, — я опять был в форточке, — не пролезаю обратно.
— О, господи, бейте стекла!
— Будет шумно, это не выход.
— Вы же циркач, сделайте что-нибудь с вашим животом. Может вы выдохнете воздух?
Я стонал от своего усердия, но ничего не получалось. Батлер подпрыгнул, ухватил меня за мою руку, что торчала из форточки, и изо всей силы потянул на себя. Как пробка из бутылки, я выскочил из форточки. Костюм мой был порезан — стекло-таки лопнуло.
— Бежим отсюда, — скомандовал бравый плантатор!
Мы помчались.
— А где мистер Харвей? — спросил я, чуть мы отбежали на солидное расстояние.
