Ричард крепко сжал меня в объятиях.
– Нет, Элизабет! Только не это.
Не в силах удержаться, он принялся жадно целовать меня жесткими губами. Я приоткрыла рот, но он, не поняв, все продолжал тыкаться в меня сжатыми губами, останавливаясь время от времени, чтобы еще сильнее стиснуть меня в своих медвежьих лапах. Я несколько растерялась, подумав про себя, что по части поцелуев гражданским очень далеко до военных.
Но поскольку дальше поцелуев дело не шло, я в конце концов уперлась ему в грудь, и он тут же отпустил меня.
– Наверное, мне пора идти, – пробормотала я, сделав шаг в сторону лестницы.
Ричард в отчаянии протянул ко мне руку.
– Могу ли я верить тому, что ты говорила до этого, Элизабет?
Я одарила его нежным взглядом.
– Ну, конечно, Ричард, я же люблю тебя.
И я пошла наверх, оставив его в зале. Прислонившись к стенке камина, он очарованно смотрел на языки пламени.
Улегшись в постель, я не спала, ожидая дальнейших событий. Прошло уже порядочно времени, когда дверь неслышно отворилась и на пороге появился Ричард. Как и положено добропорядочному семьянину, он был облачен в халат, ночную рубашку и колпак. Я прикрыла рот ладошкой, чтобы не прыснуть со смеху. Подойдя ближе, он склонился надо мной.
– Элизабет, – прозвучал в полумраке его хриплый от возбуждения шепот, и я протянула к нему руки.
Он с дикой страстью обхватил меня, ткнувшись лицом в мои волосы. Потом снял халат и забрался ко мне под одеяло. Жарко обняв меня, он вновь начал покрывать мое лицо поцелуями.
– Мне снять рубашку? – шепнула я ему. От удивления Ричард перестал целоваться.
– О, нет, что ты, дорогая, – всполошился он, – а то еще замерзнешь.
Я не верила своим ушам.
Его поцелуи стали чаще, руки ласкали шелк моей рубашки. Наконец он решился взять ее за край и поднять ровно настолько, чтобы стали видны мои бедра, потом осторожно оседлал меня. Почти сразу же вслед за этим последовала его первая реакция. Он сполз с меня, вновь перейдя к пресным поцелуям, так и не проявив ни малейшей фантазии. Тот же акт – иного слова я подобрать не могу – повторился несколько раз. Едва мне стоило начать двигаться в такт, он тут же прерывал свое занятие, наверное, опасаясь, что причиняет мне боль, и принимался за дело вновь не раньше, чем я становилась безразличной, как бревно. В конце концов он удовлетворился и уснул, обхватив меня руками. А я лежала, ошеломленная происшедшим, вовсе не чувствуя желания погрузиться в сон. Вот я и стала любовницей Ричарда, но не получила ни капли того, чего ожидала. Даже самые скромные мои надежды не оправдались. Я пыталась утешиться, мысленно говоря себе, что в подобных ситуациях так ведут себя все порядочные, цивилизованные люди и со временем все наладится. К тому же это тепло, эти руки, обнявшие меня, – разве все это не дает успокоения? С этой спасительной мыслью я и уснула в ту ночь.
Однако все сложилось далеко не так, как я надеялась. Наблюдая за Ричардом все последующие дни, когда он заливался жаворонком, шутил, выдумывал забавы, был душой компании, я с удивлением спрашивала себя, неужели это он, мой скучный и невнимательный любовник. Мы бывали вместе довольно редко – в соответствии со странным графиком, который он установил, обычно не чаще двух раз в неделю. И каждый раз с удручающей последовательностью повторялось все то же, что произошло в нашу первую ночь. Я рискнула взять инициативу в свои руки и проявляла чудеса изобретательности, побуждая его испробовать разные позы. Но Ричард был свято верен одной, и всякий раз, когда я пыталась экспериментировать, он вежливо, но твердо укладывал меня на спину и возобновлял процесс. Пыталась я вовлечь его и в любовную игру, научить пылким поцелуям, но он неизменно отстранялся от меня, становясь словно каменным. Все мои уловки вызывали у него явную неприязнь, и мне пришлось оставить их. Лучше уж хоть что-то, чем ничего, – такова была ситуация, в которую я попала. Но улучшение оказалось слишком незначительным.
На людях Ричард продолжал держаться со мной точно так же, как и до начала нашей близости. Даже когда мы оставались наедине, но вне святых стен спальни, он редко удостаивал меня особым вниманием. Дружеский поцелуй или чисто братские объятия – вот и все, на что я могла рассчитывать. Тем не менее, сдается мне, Джон Принс с присущей ему проницательностью понял, что отношения между мною и Ричардом приняли иной оттенок, а потому стал с нами более молчаливым и замкнутым. Поначалу я видела в этом признак ревности, однако позже с сожалением вынуждена была прийти к заключению: он был всего лишь убежден, что мы с Ричардом, погрязнув в грехе, губим свою бессмертную душу.
Под Новый год я, как обычно, совершила поездку в Лондон. Не желая отпускать меня одну, Ричард напросился ехать со мной, хотя, полагаю, ненавидел Лондон точно так же, как Джереми – деревню. Поэтому на сей раз у нас с Джереми было очень мало возможностей уединиться для разговора по душам. До нашего отъезда оставалась всего неделя, когда ему все же удалось улучить минутку, чтобы поговорить со мной начистоту. А поговорить ему, судя по всему, хотелось просто до смерти. После традиционного обмена колкостями, длившегося в течение нескольких минут, он наконец перешел к делу.
– Ну как, не довела еще Ричарда до кипения? Не решился он еще на предложение? Может, ты наконец нашла себе подходящего спутника жизни, а? Только не говори «нет», умоляю тебя, Элизабет.
– О да, – ответила я как ни в чем не бывало, – он сделал мне предложение, даже дважды.
– И ты не согласилась?
– Нет, – произнесла я жестко, – конечно, нет, но стала его любовницей, если тебе от этого легче.
Джереми застучал крохотным кулачком по столу.
– Боже праведный! Ты совсем рехнулась, Элизабет! Ты что, до сих пор не поумнела? Отказываешь честному, уважаемому человеку, который предлагает тебе руку и сердце. Да ты несколько лет назад на коленях ползала бы ради того, чтобы получить подобное предложение. А теперь становишься его любовницей в знак благосклонности. Ну почему, скажи ради Бога, почему?
Немного придя в себя от потрясения, он понизил голос на октаву.
– А все из-за Прескотта, это ясно как день. Но ты подумай хорошенько, Элизабет, ради всего святого, раскинь мозгами. Ведь тебе уже двадцать девять. Ты еще чертовски хороша собой, но далеко не молоденькая. Что тебе сулит будущее? Прескотта скорее всего уже нет в живых. Но даже если он и жив, если даже вернется, чего ты можешь ожидать от него? Пройдет неделя, быть может, месяц, а потом – до свидания: он или вернется к своей семье, или потащится еще в какую-нибудь чертову дыру на краю света. Что же это за счастье, черт побери? А ведь ты можешь стать обожаемой и уважаемой женой человека, за которого и трех Прескоттов отдать мало, если хочешь знать мое личное мнение.
