Но к капудану Хич Кимсе это не относится. Его головы понимают друг друга с полуслова, взаимодействуют без ревности и подчинения – и в результате успешность его как капудана возрастает даже не вдвое, а куда значительнее.
Какая-то общая цель у них, наверное, есть. Понятная им обоим, а от всех остальных сокрытая. И, очень может статься, она не имеет прямого отношения к делам капитанским.
Интересно бы вычислить ее. То есть не интересно, а полезно такое бывает. Зная иной секрет, можно на многое повлиять.)
Угур со всей вежливостью поздоровался: дело прежде всего. Младший, не сразу и с трудом собравшись, вяло пробормотал слова приветствия. Старший просто кивнул, тоже не сразу, будто с трудом соображая, кто перед ним.
Ох, скверно. Такое бывает после губительной позорной неудачи – так где же и когда они ухитрились ее претерпеть, причем так, что это осталось для всех тайной? Наоборот: после победы над «Псоглавцем» слава их разом окрепла. С этим и было связано сегодняшнее предложение Угура… о котором, раз так, возможно, лучше умолчать.
Или нет?
Они сейчас встречались на нейтральной территории, просто вот взяли и прибыли в прибрежную деревушку, так и раньше бывало, нет у Угура желания знать, где расположена их гавань. При прошлой встрече общие, малозначимые новости сперва рассказывал он, а двухголовый капитан свои новости излагал уже перед расставанием. Сейчас, значит, должно быть в обратном порядке.
Угур терпеливо выждал, но Хич Кимсе так и не вспомнил об их своеобычных правилах медленной игры, переходящей от «просто» разговора к полупризнаниям, проговоркам, будто бы случайным упоминаниям сумм, имен и названий. Пришлось ему сразу хватать дельфина за плавники.
Суть дела была вот в чем. Несколько точно богатых и, наверное, знатных саксонцев договорились основать товарищество по выкупу своих. Действовать на общих основаниях у них доселе не получалось, так как Саксония – страна, как бы это поточнее, христианских шиитов, там все лютеранской веры, а с Блистательной Портой враждуют в основном христиане-сунниты, то есть католики. Поэтому и через «ослиное братство», и через Мальтийский орден им выкуп и вывоз устраивать… затруднительно.
Но вот в основном – так, а в частности – этак. Дело это куда менее поставленное, чем с выкупом и доставкой католических пленников, но ведь там и конкурентов полно. А тут есть шанс оседлать весь этот поток целиком, стать на нем первыми, главными…
Уже было ясно, что от капудана Хич Кимсе толку не будет. Старший по-прежнему молчал, а младший без всякого энтузиазма поинтересовался, где, если они согласятся, надо будет принимать на борт посредников с выкупом и куда доставлять освобожденных. Услышав ответ, сморщился, как от зубной боли.
Так ведь конечно же: будь тут все просто, к вам, лучшим, никто и не стал бы обращаться, договорились бы с первыми попавшимися. Кто же знал, что вы, судя по всему, сейчас мало сказать не лучшие, а вовсе никакие…
Тут, правда, вмешался старший Хич Кимсе, несколько запутав Угура, который уже решил про себя, что тот вовсе отстранился от всего. Сказал, что они теперь избегают дальних рейсов через море.
Ага. Кое-что становится понятным. Поскольку оба живы-здоровы (у младшего шрам под волосами прибавился, но это ерунда, даже не заметно почти), их шаик тоже в порядке (и остальное на плаву, это Угур знал достоверно: разве что малого переме у них в последнее время что-то не видать, ну так вместо него недавно байду новую прикупили) и от дел как таковых доселе не отстранялись даже после истории с «Итбараком»… Надо думать, та самая их «общая цель», по-прежнему загадочная, требует, чтобы они все свое время проводили по эту сторону моря. Или с недавних пор начала требовать: раньше-то они дальних рейдов не чурались, а последнее время действительно в основном вдоль побережья мотаются.
Это уже кое-что. Значит, можно работать. Прямо сейчас у Угура сведений насчет таких заказов не было, но… найдутся, если как следует поискать.
Он несколько приободрился. Действительно было бы жаль узнать, что такие партнеры отошли от дел. Где еще таких сыщешь: и не дорожатся, и на риск идут куда больший, чем принято у иных кюрекчи, и с морем запанибрата. Потому и выдвинулись за каких-то полтора года так, как иным за полжизни удается.
Теперь надлежало эту встречу поскорее завершать, возвращаться в Истанбул и прикидывать, какие заказы требуют работы на ближнем побережье. В том числе и опасные, и не очень денежные: Угур, человек опытный, как-то сразу почувствовал, что это для капитана Никто препятствием не станет.
Поэтому малозначимые новости насчет того, что произошло за это время в столице столиц, он излагал торопливо, на своих по-прежнему молчаливых собеседников почти не смотрел при этом: мысленно уже был в дороге, общался с посредниками, взвешивал разного рода опасности и барыши. Много лет потом не мог себе простить этой невнимательности. Вот так за здорово живешь взял и пропустил момент, когда капудан Хич Кимсе вдруг сделался собой прежним, разом сбросив с плеч тяжесть той неудачи или чего уж там, только ему ведомого.
Пес бы с ней, с неудачей. Просто это был единственный миг, когда имелась возможность угадать ту секретную цель, которая вела безымянного капитана по жизни, держала его на плаву. Потом уже такого шанса ни разу не представилось.
Жаль.
– …А вы с сестрой сегодня не собираетесь прогуляться к Босфору? – невзначай уточнил Яхья-эфенди.
Джанбал ответила не сразу. Она как раз заканчивала оттачивать калам, а для этого требуется не только острый нож, но и твердая рука, особенно если тростниковое перо предназначено для тонких линий, потому и кончик его должен быть не толще восьми волосков из ослиной гривы. С гордостью сказала себе: при первых же звуках голоса Моллы Шахзаде догадалась, что речь пойдет о важном, но движение завершила идеально, любому ученику каллиграфа не пришлось бы стыдиться: восемь волосков – и ни единым больше! Аккуратно положила калам на край чернильницы.
– Ай, умница, внучка моя дорогая! – восхитился Яхья-эфенди. – Опробуй, опробуй, не бойся!
Бал повиновалась, но все же придвинула для пробы листок бумаги попроще. Обмакнула идеально оточенный кончик в чернила, вывела простым почерком «рика» (каллиграфию Яхья-эфенди уважал, сам отлично владел всеми шестью ее стилями, но считал, что место ей лишь при переписывании священных текстов, а у него хватало дел и помимо этого) короткое изречение: «Калам – язык ума, и он острее сабли».
– Умница, внучка дорогая! – повторил святой, с удовольствием рассматривая ровную строчку.
