И третий кто-то лежит в тени, под кормовым навесом: должно быть, хозяин этой ладьи. Не жарко ему под меховым покрывалом… Вот он, как видно, не в силах улежать, зашевелился, не скидывая это покрывало. Насторожился.
Насторожил уши: рысьи уши с кисточками! А покрывало он точно не скинет, он им всю жизнь покрыт – и этих жизней у него еще целых шесть в запасе…
– Помнишь, как ты хотела стать птицей, а стала рыбой? – уголком рта прошептала Бал.
– Да… – испугавшись перемене, происшедшей с подругой, Айше тоже понизила голос до шепота – и вдруг замерла: она тоже увидела рысь. Увидела, узнала, узнала всех – и сразу все поняла.
– Ну так вот: сейчас мы станем ими обеими. Сперва – птицами, а потом – рыбами. Готова?
– Да, – повторила Айше. Испуга в ее голосе теперь не было даже на маковое зернышко.
– На этот раз не одна за другой, а вместе, сестричка. Все будет хорошо. Тут вдвое выше, чем борт «Итбарака», – но тогда-то мы спрыгивали на твердое, а сейчас нам погрузиться в море, как в перину…
Айше ничего не ответила, только кивнула.
Они взялись за руки – и одновременно, разом, единым слитным движением перемахнули через парапет.
Море резко ударило по ступням, но это был лишь миг; а потом оно приняло Джанбал ласково и мягко, вправду как перина.
При прыжке с такой высоты она ушла под воду на глубину больше двух своих ростов. Качнулась вокруг зелено-синяя полумгла, качнулась прямо перед лицом крупная золотистая рыба – она тут же вильнула в сторону и исчезла. Качнулся на шее топазовый медальон, натянув цепочку. Джанбал прижала его рукой, самым краешком сознания удивившись, как мало вспоминала о камне острова Зебергед с того самого дня, как покинула их слеза моря, вместе с клинком устремившись в грудь шахзаде Баязида…
Айше, почти рядом, мощными и уверенными гребками устремилась к поверхности. Помогать ей вовсе не надо. Многому научилась названная сестра с того незапамятного, много жизней назад, дня, когда они, обреченная госпожа и ряженая служанка, нырнули в дворцовый бассейн, а вынырнули вольными людьми на вольной реке.
Сейчас Бал и Айше достигли поверхности одновременно. А на байде уже спущен парус, уже сделала она разворот, уже смотрят на них из-за борта двое мужчин, их джан, их душа, самые главные для них люди… И один зверь, тоже самый главный из всех зверей, с которыми они, сестры, имели дело в жизни.
Глубоко, в два человеческих роста под поверхностью моря, скользит в лазоревой воде золотая кефаль. Может быть, она при этом что-то говорит на своем рыбьем языке.
Но кому ведом язык рыбы?
Орта – тактическое янычарское подразделение, примерно соответствующее батальону. Численность янычар в орте варьировалась: столичные орты мирного времени включали 100 человек, в провинции состав орты обычно был 200–300, в военное время поднимаясь до 500.
«Чифтлык» – буквально «упряжка в два вола». Впоследствии так начали называть небольшое отдельно расположенное земельное владение, для обработки которого хватает одной такой упряжки. Однако уже в XVI в. это не было безусловным правилом: среди чифтчи, хозяев таких владений, попадались и довольно обеспеченные люди, а их чифтлыки соответствовали богатым хуторам.
Туршуджу – нечто вроде гильдии (торговцы, кулинары, владельцы лавок), специализировавшейся на изготовлении и торговле разного рода соленьями, копченостями и маринадами.
«Битва в Мухаребеси» – сражение, которое в европейской традиции называют «битва при Лепанто» (1571). Победа в нем досталась объединенной коалиции католических держав, что поставило предел морскому могуществу Оттоманской Порты в ее противостоянии с Европой.
Ильче – округи Стамбула, сейчас включенные в городскую инфраструктуру, но ранее многие из них (в том числе Юскудар и Пендик, через которые проходили транспортные артерии из азиатских владений Оттоманской Порты) веками существовали скорее как пригороды.
Вплоть до реформы письменности в 1923 г. турки, как и многие мусульманские народы, писали не на своем, а на арабском языке (наиболее образованные могли в некоторых случаях использовать и иранский, в котором письменность существовала задолго до принятия ислама).
Касыр – нечто вроде загородного дворца, «ядром» которого, как правило, является укрепленный замок (что предполагает наличие не просто штата вооруженных слуг, но полноценного воинского отряда), а вокруг расположены сады, парки, роскошные павильоны и т. п. В Оттоманской Порте касыры обычно служили резиденциями высшей аристократии и крупнейших имперских чиновников. Для обычного командира пиратов мечтать о чем-то подобном – беспредельная наглость, которая, впрочем, имела шанс реализоваться, но лишь на самой окраине турецкой империи. Упомянутый чуть ранее бейлик Медийе как раз и является таковой: это местность на территории Алжира, в то время подчиненная Турции лишь формально.
«Ослиные братья», или «ослиный орден» (ordo asinorum) – неофициальное название тринитариев, монашеского ордена, специализировавшегося на выкупе христианских пленников из мусульманского рабства. Тринитарии всячески подчеркивали, что они не военно-рыцарский орден, и одним из проявлений этого стал пункт устава, запрещающий членам братства ездить на лошадях: только на ослах. Ко времени действия романа этот пункт был давно отменен, но бытовое название осталось, равно как и установка тринитариев на жертвенность, а не на воинскую доблесть: к примеру, члены ордена не участвовали в организации побегов, при которых могло применяться насилие, зато могли, добиваясь освобождения пленных, предложить в качестве рабов или заложников самих себя. Мальтийский же орден (точнее, мальтийский филиал ордена госпитальеров) с самого начала существовал как рыцарско-монашеский, он представлял собой одну из наиболее серьезных военных сил, противостоящих Оттоманской Порте, и рыцари этого ордена ни при каких обстоятельствах не смущались, если приходилось применять оружие.
Старинная турецкая поговорка, отражающая реальное разделение помещений на мужскую и женскую (гаремную) части в тесноте походного быта. Шараф (широкий женский плащ, без которого считалось непристойным появляться на улице) мог использоваться в качестве занавески, отгораживающей часть небольшого шатра или комнаты; в таком случае все, что было скрыто за этой ширмой, считалось «гаремом» и заглядывать туда посторонним мужчинам категорически не разрешалось.
