В феврале эпидемия чумы пошла на спад, и двор вернулся в Лондон. Карл потребовал, чтобы Дженни также переехала в столицу, и хотя скромный домик, который подарил ей Карл, вполне ее устраивал, Дженни не хватало деревенского воздуха и простора ее усадьбы. Прошло почти семь месяцев с тех пор, как они виделись с Китом Эшфордом. Поскольку о его поимке ничего не было слышно, Дженни полагала, что он обитает где-то за границей.
Папистский заговор, в котором он якобы принимал участие, закончился ничем.
Джеймс Эшфорд стал при дворе важной шишкой. Он шел к своей цели, не стесняясь в средствах и не брезгуя ничем. Знаменитые рысаки перекочевали из конюшни старшего брата к нему, и теперь Джеймс брал призы на королевских скачках. Однако, к величайшему разочарованию Эшфорда-младшего, король не стал передавать ему в собственность владения старшего брата, так что вопрос о помиловании Кита все еще был открыт.
Дженни мало бывала на балах и королевских приемах – она принимала лишь те приглашения, на которых настаивал король, но их становилось с каждым месяцем, проведенным в Лондоне, все меньше. Возможно, ее нежелание украшать собой светские рауты и раздражало Карла, но Дженни было все равно. В последнее время страсть ее к королю заметно охладела, но Карл если и был раздосадован, то не подавал вида – с ней он оставался неизменно ласковым и внимательным, разве что навещал все реже и реже.
Перед тем как выйти на улицу, Дженни заглянула на кухню, попросив кухарку собрать ей корзинку с едой, чтобы отнести на Лебяжью улицу. Из всех ее родственников выжила одна лишь Пэт – всех подмастерьев, за исключением самого младшего и на вид самого слабого, тоже унесла чума.
Вернувшись в Лондон, Дженни не сразу смогла заставить себя навестить родню, и то, что она увидела, глубоко потрясло ее. Большинство домов стояло пустыми, с разбитыми стеклами, ставни болтались на несмазанных петлях, издавая жалобный скрип, сквозь булыжную мостовую пробивалась трава. Галантерейная лавка была закрыта – Пэт как могла перебивалась шитьем, без мужа вести дело оказалось непросто, и Пэт, уже попривыкшая к роскоши, тяжко страдала от того, что приходится экономить на всем. Сама Пэт тоже изменилась почти до неузнаваемости – кожа складками висела на лице, за год она постарела лет на двадцать. Платья болтались на ней как на вешалке. Утратив красоту, Пэт утратила интерес к жизни, превратилась в вечно ноющую старуху и, странное дело, переняла привычку покойной младшей сестры постоянно шмыгать носом.
Где-то неподалеку прогремел раскат грома, первые тяжелые капли упали на землю. Дженни осталось лишь за угол повернуть – и вот он, дом, некогда давший ей приют. В корзинке Дженни несла каравай хлеба, горшочек с маслом и свиной окорок. Она и рада бы дать больше, но та скромная пенсия, которую, как и обещал, Карл назначил ей как дочери погибшего героя, не позволяла жить на широкую ногу. Дженни хотела было вернуть Карлу его подарки, но он категорически отказался принять их обратно, хотя новых подарков от короля тоже давно не поступало. Дженни не исключала, что его визиты скоро могу совсем прекратиться. Чем теплее становились дни, тем холоднее к ней становился король.
– Пэт, ты дома? – как можно веселее крикнула Дженни.
– Это ты, Дженни? – Скрипнула дверь, и появилась Пэт, неприбранная, непричесанная. – Ты не приходила на прошлой неделе, – начала с обвинений Пэт, хватая корзинку. – А где же сладости? – разочарованно протянула она, заглянув под крышку. – Ты же знаешь, как я люблю имбирные коврижки! Только вот денег порой нет даже на хлеб.
– В следующий раз принесу, – стараясь не выходить из себя, ответила Дженни.
Благодарности от Пэт все равно не дождешься.
Дженни расстегнула плащ и прошла в дом. Повсюду валялись недошитые платья, обрывки тесьмы, катушки с нитками. Малютка Фред сидел в углу, по-турецки скрестив ноги, и сосредоточенно подшивал к подолу изумрудно-зеленого платья серебряную тесьму.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Дженни из вежливости – ясно было и так, что Пэт уже никогда не оправится.
– Голова болит. Мне бы надо специального отвара попить, да только где денег взять? Поесть и то не на что купить.
Дженни оставила нытье Пэт без ответа. Судя по тому, что она увидела в лавке, заказов у Пэт хватало. Не столько, конечно, чтобы покупать гобелены, но на жизнь хватит.
– Тебе-то что, ты богатая, сам король с тобой спит и платит, видно, щедро. А мне как быть? Ты, конечно, уж и забыла, как иглу в руках держать, ни за что бедной тете не поможешь.
Пэт неохотно угостила Дженни водянистым элем. Дженни хотела бы поднять настроение своей родственнице, да только как это сделать? Своим видом Пэт вызывала жалость, и Дженни не помнила зла.
– Когда ты немного придешь в себя, приглашаю ко мне пообедать, – как можно любезнее предложила Дженни.
– Ты и вправду хочешь меня видеть в своем роскошном доме? Меня, нищую оборванку? О, Дженни, ты и впрямь ангел.
– Мне будет приятно, если ты зайдешь, – с искренней теплотой сказала Дженни, пожав Пэт руку. – Мы с тобой устроим пир – будем есть сладкие пироги. И ты наденешь свое лучшее платье.
– Представь, как я буду выглядеть сейчас в своем лучшем платье – все на мне висит, не то что раньше!
– А мы подгоним его по фигуре, – предложила Дженни.
– Когда мне на себя шить? Вон сколько работы недоделано. Ни дня не хватает, ни ночи, а этот бездельник, – Пэт кивнула в сторону Фреда, который, поймав взгляд хозяйки, тут же съежился, и игла в его руках замелькала еще быстрее, – работает, только когда на него смотрят.
– Я попробую подыскать тебе помощниц.
– Ну, ты и скажешь! Помощницам платить надо, и все они трудятся спустя рукава. Толку от них мало!
– Я найду хорошую, честную девушку. А теперь прости, Пэт, я должна идти. Уже поздно.
– Иди-иди, бросай свою бедную тетку одну. Куда тебе торопиться-то? Его величество сегодня наверняка на бал собирается.
Дженни не была на Пэт в обиде, она знала, чего от нее ожидать. Обняв Пэт на прощание, Дженни вышла на умытую ливнем улицу.
Уходя, Дженни слышала, как Пэт бормочет что-то. Последнее время она все больше говорила сама с собой, и Дженни испытывала огромное облегчение, расставаясь с ней. Оставалось лишь надеяться, что Пэт как-то оправится от постигшего ее горя и снова станет энергичной и деятельной. Увы, в это верилось с трудом.
Из-за дождя сумерки наступили раньше положенного. Над собором Святого Павла нависли зловещие, темно-фиолетовые по краям тучи. После ливня похолодало, ветер дул в лицо. Дженни ускорила шаг, хотелось побыстрее добраться до дома.
Дженни остановилась на углу улицы, пропуская повозку с пивом, и в этот момент почувствовала, что плащ ее за что-то зацепился. Обернувшись, она увидела, что на край ее одежды наступил какой-то оборванец. Дженни решила, что имеет дело с вором.
