— Я согласен, случай ужасный, и горе Эрвальда было вполне понятно, оно сломило его. После похорон он уехал так поспешно, точно его гнало что-нибудь; он не мог выдержать и дня лишнего.
— Немецкая колония готовит ему торжественную встречу, — сказал Вальтер. — И в самом деле, нам есть за что чествовать его, чего только не перенес этот человек за последнюю экспедицию и сколько он открыл нового! Если леди Марвуд выйдет за него замуж, как вы намекаете, то это никого не удивит. Имя Рейнгарда пользуется известностью, стоящей ее титула и фамилии.
Маленькое общество углубилось в обсуждение этого вопроса не подозревая, что сюрприз, которого оно ожидало на днях, окажется совсем другого сорта.
Дом Осмара, стоявший запертым после смерти консула, снова открыл свои двери. Леди Марвуд проводила теперь зиму в Каире, а летом жила с сыном в Англии, в поместьях Марвудов. Она, действительно, была лучезарным центром каирского общества, которое преклонялось перед Зинаидой Осмар. Сплетни, ходившие о ней прежде, прекратились вместе с тягостными обстоятельствами, которые вызвали их; супруга английского лорда, расставшаяся с мужем и ведущая одинокую бродячую жизнь, доставляла обильный материал клевете; вдове и матери, погруженной в заботы о сыне, нечего было бояться ее. Впрочем, и образ жизни Зинаиды изменился.
На террасе сидела леди Марвуд с Эльзой Зоннек. Зинаида изменилась очень мало; она была все так же ослепительно красива, как три года тому назад в Кронсберге, но лихорадочное, болезненное возбуждение, о котором все говорило в ней тогда, исчезло. От нее снова веяло прежней мечтательной, немножко меланхолической поэзией.
Эльзу, стоявшую около нее и смотревшую в сад, никто не принял бы за замужнюю женщину и даже вдову; в ее внешности было что-то удивительно нежное и девическое. Правда, ей едва минул двадцать один год, и, как ни пышно расцвела ее красота, она все еще сохраняла свежесть только что раскрывшегося бутона.
Теперь, избавившись от долголетнего гнета тиранического воспитания, она сильно напоминала маленькое лучезарное существо, когда-то игравшее здесь, на этой самой террасе. Она опять была полна подкупающей прелести, благодаря которой хорошенькая девочка завоевывала все сердца, а вместе с ней выступила, хотя лишь в виде слабого намека, и прежняя черта страстного упорства. Может быть, именно эта резкость придавала молодой женщине своеобразное очарование. Она была настоящей дочерью Бернрида.
Речь шла о том, что интересовало в настоящее время все круги каирского общества; а именно о предстоящем возвращении Эрвальда, и леди Марвуд говорила о нем тоном дружеского участия.
— Так Бертрам и его жена ничего не знают? Хоть им-то тебе следовало бы сказать правду при отъезде.
— Мы с Рейнгардом условились, что наша помолвка останется тайной до его приезда, — ответила Эльза. — Перед тобой я не могла скрытничать, ты ведь давно догадалась.
— Догадалась… да! — Зинаида вспомнила тот момент, когда услышала признание от Эрвальда, но спокойно продолжала: — С тех пор, как ты овдовела, я знала, что ваш брак является лишь вопросом времени. Вы хотите обвенчаться в Каире?
— Да, как можно скорее, и вернемся пока в Европу. Этой экспедицией Эрвальд думает закончить свои путешествия.
— Чтобы не расставаться с тобой. Это понятно.
— Я тоже думаю, что это главная причина, заставившая его принять такое решение, — сказала Эльза, — но с ним уже три года тому назад вели переговоры в Берлине, только тогда из них ничего не вышло. Теперь он получил новые блестящие предложения и, по всей вероятности, примет их.
— Это можно было предвидеть; после его теперешнего крупного успеха ему предложат все, что угодно, чтобы залучить такой авторитет. Когда ты ждешь его?
— Нильский пароход должен прийти завтра. Рейнгард просил меня ждать его в Гизее, чтобы хоть в первые минуты свидания нам побыть одним.
— Он прав; в Каире вам не дали бы и минуты покоя. Как только Эрвальд приедет, его примутся чествовать; вам еще придется вынести все это. И кроме того, собственно говоря, вам надо еще узнать друг друга.
— Узнать? — Молодая женщина улыбнулась. — Мы ведь любим друг друга!
— Ты думаешь, этого довольно на всю жизнь?
— Думаю, что довольно.
— Ты три года не видела Рейнгарда, только переписывалась с ним и думаешь, что жить с ним легко? Боюсь, что тебе придется не раз и побороться с ним, несмотря на всю его любовь к тебе. Научись сначала понимать этого человека с его горячей, властной натурой, стремящейся все увлечь в круг своего влияния; в его душе таится не одна темная бездна, которой ты еще не знаешь. Ты не боишься их?
Эльза почти упрямым движением подняла белокурую головку.
— Нет, я не боюсь человека, которого люблю. Может быть, в нем и есть что-нибудь непонятное и чуждое мне, но и моей души он не знает, так что и ему придется стараться понять ее.
— Это звучит очень гордо! — сказала Зинаида с легкой насмешкой. — Берегись, Эльза, не требуй от него слишком многого! Во время своих экспедиций он привык быть неограниченным повелителем, владыкой над жизнью и смертью своих подчиненных, и вообще властолюбие в его характере. Неужели ты думаешь, что он будет уступчивым мужем?
— Нет, да я этого и не требую, но за то, что я даю ему, он должен платить мне тем же и той же монетой. Если для других он — повелитель и владыка, то любви жены он должен добиваться и стараться не потерять ее. Кто знает, легко ли ему это удастся.
Она говорила шутливо, но ее глаза блеснули, и в ней снова проглянули резкость и неподатливость, которые по временам пробивались сквозь ясную приветливость.
Зинаида искоса посмотрела на нее странно-мрачным взглядом. Она, окруженная поклонением красавица, богатая наследница, чувствовала только смиренную любовь к этому самому Рейнгарду, тогда еще неизвестному молодому человеку, а эта молодая женщина спокойно и уверенно ставила себя наравне с ним теперь, когда он стоял на вершине славы, и требовала, чтобы он еще добивался любви уже приобретенной невесты. Может быть, именно этим Эльза и привлекла Рейнгарда.
Эльза иначе объяснила себе ее молчание; она сказала торопливо, видимо, желая исправиться:
— Ты, вероятно, не так поняла меня. Я готова отдать жизнь за Рейнгарда…
— Но не поступишься ради него своей волей, — договорила Зинаида. — Это ты доказала еще ребенком при первой встрече с ним. Он хотел поцеловать тебя, и так как ты не давалась, то он, шаля, насильно сорвал у тебя поцелуй; другой ребенок покорился бы или заплакал, а ты в порыве гнева ударила его и потом сердилась в течение нескольких недель. Он уже тогда полюбил тебя.
