— Входите, — скомандовал он. — Быстро!
Я поспешно вошла, и он одним движением закрыл невидимое отверстие.
Темнота в круге казалась живой. Руджиери зачехлил кинжал и вернулся в центр. Бледное пятно его руки дернулось, и тут я увидела миниатюрную женщину в черном одеянии. Изможденное белое лицо искажено от горя.
Я дотронулась до нее; мои пальцы ощутили холодный металл, и я отняла руку. Это было большое овальное стальное зеркало на подставке. Руджиери только что снял с него черное покрывало и поставил перед ним табурет.
— Садитесь, — велел он, и я повиновалась.
Колдун шагнул к алтарю и вынул из клетки белого голубя. Птица доверчиво устроилась на его руке, и тут Руджиери резко и грубо свернул ей шею. Сверкнул кинжал, голова голубя упала на пол, кровь залила белые перья. Руджиери взял с алтаря перо, обмакнул его в кровавый обрубок и вывел на стали странные варварские буквы. Мое отражение покрыли красные заклинания. Зеркало было почти полностью исписано. Руджиери отложил мрачную чернильницу и перо и встал позади меня.
— Катрин, — произнес он. — Катрин… — Звуки его голоса были певучими и странно сексуальными. — Вы хотите знать будущее ваших сыновей. Пусть зеркало откроет судьбы французских королей.
Страшно устав от горя, я опустила веки и прислонилась к колдуну спиной. Я чувствовала полный упадок сил и готова была задремать. Мое дыхание сделалось глубоким и томным. Стало лень шевелиться.
— Катрин, — позвал Руджиери.
Я вздрогнула и распахнула глаза. Теперь я была на табурете без опоры: Руджиери исчез. Я окликнула его по имени — ответа не последовало, лишь слабое щебетание второй, еще живой птицы. Полированная сталь отражала две горящие свечи по краям и ничего больше.
Зеркало вдруг затуманилось, словно от дыма. Затем туман развеялся, и на поверхности стало вырисовываться какое-то смутное изображение. Поначалу я решила, что колдун снова находится за моей спиной, но нет, в зеркале был не он. Черты прояснились, и я увидела темноволосого мальчика с темными глазами.
— Франциск? — прошептала я.
Лицо, посадка головы, плечи — все это вполне могло принадлежать моему старшему сыну.
Фигура не ответила, но постепенно стала светиться. Вспыхнула ослепительно, словно фейерверк, и быстро погасла.
Зеркало потемнело и снова затуманилось. Когда туман рассеялся во второй раз, появилось другое лицо, на этот раз в профиль, но опять нечетко. Это был мальчик с круглыми щеками и уродливым красным пятном над верхней губой. Мой второй сын, Карл.
«Пусть зеркало покажет будущих королей Франции».
Франциск, мой бедный слабый мальчик, был обречен. Я закрыла глаза ладонями, удерживая слезы. Руджиери был прав: мне нужно было знать.
Когда я опустила руки, то обнаружила, что лицо Карла пульсирует; яркое и темное, светлое и черное перемежались. Я стала считать колебания: четыре, пять, шесть. Это что, отсчет времени? Годы? Если так, то сколько лет я пропустила?
По призрачной щеке Карла скатилась черная слеза. Я прижала кончики пальцев к холодной поверхности зеркала. По зеркалу сверху вниз потекла жидкость, черным занавесом загораживая от меня сына. Я отняла руку и поднесла к глазам пальцы — липкая красная жидкость с запахом железа.
Кровавый занавес тут же исчез, лицо Карла тоже растворилось. Я всхлипнула. В зеркале опять собрались облака. Возникло третье лицо, бородатое и красивое, очень похожее на моего мужа.
— Мой ненаглядный, — охнула я.
Из всех моих детей Эдуард больше всего годился на роль короля. Я начала считать пульсации, но далеко не продвинулась. Кровавый занавес снова скрыл от меня зеркало.
Сталь блеснула, словно от луча солнца. Едва не ослепнув, я вскрикнула и зажмурилась.
Когда снова открыла глаза, зеркало было чистым, обыкновенным. Я посмотрела в него и нашла там собственное отражение, а над моим правым плечом — загорелое личико мальчика лет шести.
Мальчик явно был не призраком. Я увидела коротко стриженные каштановые кудри и большие глаза, зеленые, как у его бабушки Маргариты Наваррской, как у его матери Жанны.
Я обернулась и поднялась с табурета. Возле двери стоял ребенок из плоти и крови. Он уставился на меня, разинув рот.
— Ты здесь! — воскликнула я и вздрогнула, почувствовав, как крепкая рука схватила меня за плечо.
Мальчик выскочил из дверей.
— Не ходите за ним, — предупредил Руджиери. — Не нарушайте круг.
— Но я его знаю. — Я была удивлена. — Это же Генрих Наваррский, сын Жанны. Что он здесь делает? Он должен быть в Париже.
— Это всего лишь грум, — заверил Руджиери. — Мальчик из конюшни. Любопытный малый. Нуждается в трепке, и больше ничего. Пусть себе бежит. Мы должны запечатать круг, как положено.
— Нет, — возразила я. — Рано. У меня появились вопросы к покойному мужу. Насколько мне известно, вам по силам его вызвать.
Руджиери устало вздохнул и взглянул на пламя свечи за алтарем. Над черепом поднимался дым.
— Ну ладно, — решился он.
Колдун вынул из клетки второго голубя, свернул ему шею и вытер рукавом зеркало.
— Дайте мне вашу руку, — приказал он. Я отпрянула, и тогда он прибавил: — Вы его жена, Катрин. Ваша кровь быстрее его привлечет.
Я протянула ладонь и не поморщилась, когда лезвие укололо кончик моего пальца. Колдун выдавил немного крови и прижал палец к холодной поверхности зеркала, затем уселся на табурет и начал ритмично дышать. Голова его наклонилась вперед, веки затрепетали.
— Генрих, — произнес он хрипло. — Генрих де Валуа…
Это было приглашение, мольба. Глаза колдуна закрылись, тело обмякло, руки и ноги задергались. Потом он вдруг выпрямился, хотя голова по-прежнему безвольно лежала на груди. Казалось, Руджиери спал. Снова сверкнуло лезвие, отрезанная голова голубя мягко упала на пол, левая рука колдуна принялась искать перо.
Козимо обмакнул перо в окровавленную голубиную тушку и стал писать на сверкающей поверхности зеркала почерком моего мужа.
Катрин
Делаю это ради любви к тебе
Рука Руджиери замерла над стальным зеркалом в ожидании моего вопроса.
— Наши сыновья, — сказала я. — Они все умрут, не оставив наследников?
Пауза. Пальцы Руджиери задрожали.
Править будет один мой наследник
— Один наследник? — уточнила я. — Франциск будет править один?
Перо не двигалось. Франциск был болен. Если он единственный наследник Валуа, тогда что станет с его братьями?
— Почему эта кровь? — продолжала я. — Почему кровь на лице Карла и Эдуарда? Почему появился Наварр? Может, это он их убьет?
