— Меня буквально шатает, — виновато говорит Зенф. — Подумать только, как не хватает какого-то часа сна! А Пильцхайм установил личность шофера? Я всегда говорил, что Пильцхайм — светлая голова. Его бы сразу пустить по следу этого барона, тогда у нас в отеле не стряслась бы такая жуткая история. Она же репутацию нашу погубит… Завтрак в двадцать второй номер! — кричит он, обернувшись к дежурному официанту, и продолжает разбирать почту. — Да вот и письмо барону! Куда его девать? Следователю? Хорошо… Доброе утро, господин доктор, доброе утро, — говорит Зенф Оттерншлагу. Тот, желтый, худой, со стеклянным глазом, шествует по кругу вдоль стен и подходит к стойке портье.
— Есть почта на мое имя? — спрашивает Оттерншлаг.
Портье заглядывает в ячейку — отчасти из вежливости, отчасти и по той причине, что в последние дни там появлялись записки от Крингеляйна.
— К сожалению, нет. Сегодня ничего нет, господин доктор.
— Телеграммы?
— Нет, господин доктор.
— Кто-нибудь меня спрашивал?
— Нет. Пока нет…..
Оттерншлаг обошел весь холл и уселся на своем обычном месте. К нему подбежал курьер, официант принес чашку кофе. Оттерншлаг смотрел стеклянным глазом на девушку, расставлявшую цветы в вазах на своем прилавке, но не видел ее.
— Доброе утро, — поздоровался портье с супружеской четой, видимо, провинциалов, которая остановилась возле стойки. — Комнаты? Пожалуйста, семидесятый номер освободился. Очень хороший номер, с ванной. И семьдесят второй, двухкомнатный, но, к сожалению, без ванной. Наверное, сегодня или завтра освободится еще соседний, семьдесят первый номер, с ванной, прекрасные апартаменты. Попрошу вас обратиться теперь в соседнее окошко… Что? Алло, я не расслышал! — вдруг закричал Зенф в телефонную трубку. — Что? Да, сейчас иду. Меня вызывают к городскому телефону. По личному делу. Из больницы, — сказал он маленькому Георги и бросился прямиком через холл, через коридор к телефонной кабине номер четыре, куда махал рукой телефонист.
Доктор Оттерншлаг встал и деревянным шагом подошел, как обычно, к стойке портье.
— Господин Крингеляйн у себя? — спросил он.
— Нет. Господин Крингеляйн уехал, — ответил Георги.
— Уехал. Так. Ничего для меня не оставил? — спросил Оттерншлаг, помолчав.
— Нет. Сожалею, ничего, — ответил Георги с вежливостью, которой научился у Зенфа. Оттерншлаг снова пошел на свое обычное место, но на сей раз не окольным путем, а по резкой диагонали через весь холл. Это было странно. Мимо пробежал портье Зенф, его ясное благонадежное фельдфебельское лицо блестит от испарины после чудовищного волнения. Он бросился к своей стойке, словно в спасительную гавань.
— Девочка! Искусственные роды. Девочка, вес пять фунтов. И теперь уже никакой опасности. Никакой опасности! Обе живы-живехоньки, — выпалил Зенф и сорвал с головы фуражку Его лицо — вдруг ставшее штатским — сияло, глаза были мокрыми. Увидев, что Рона выглядывает поверх стеклянной перегородки, Зенф поспешил надеть фуражку. Провинциальная чета погрузилась в лифт. Их поселили в 72-м номере, двухместном, без ванной. Здесь еще слабо пахло фиалками — пудрой Флеммхен.
— Открой окно, — сказала жена.
— Хорошо. Все равно тут сквозит, — ответил муж.
В холле сидит доктор Оттерншлаг, ведет разговоры сам с собой:
— Это ужасно. Все время одно и то же. Ничего не происходит. Ужасное одиночество. Мир — опустевшая звезда, которая не дает тепла. В Руж-Круа остались двадцать девять засыпанных землей солдат. Наверное, я — один из них, лежу там со всеми остальными с конца войны, я умер, но не знаю, что умер. Если бы в этой большой дыре произошло что-то стоящее… Так нет же. Ничего не происходит. Уехал. Адье, господин Крингеляйн. А я дал бы вам на дорогу рецепт обезболивающего. Но нет — уехал и даже не попрощался. Тьфу!.. Приехал — уехал… туда — сюда, туда — сюда…
Ученик портье Георги задумался за своей стойкой: простые и глубоко банальные мысли. «Великолепно идут дела в таком вот большом отеле. Колоссально. Все время что-то случается. Одного арестовали, другой убит, тот уезжает, а этот приезжает. Одного уносят на носилках с черного хода, и тут же у другого рождается ребенок. Страшно интересно, в самом деле! Да, такова жизнь».
Доктор Оттерншлаг сидит в холле — каменное изваяние одиночества и безжизненности. У него здесь постоянное место, здесь он и останется. Желтые, тяжелые, как свинец, пальцы лежат на коленях, стеклянный глаз смотрит на улицу, где все залито солнцем, которого Оттерншлаг не видит.
Входная дверь вращается — поворот, поворот, еще поворот…
Все в порядке (англ.).
Moribundus — находящийся при смерти, умирающий (лат.).
Дорогой (англ.).
Слезы, о сладкие слезы (фр.).
Боже мой (фр.).
Вперед! (фр.).
Здесь Родос, здесь прыгай (лат.). То есть: здесь покажи себя. (Примеч. пер.).
Извините (фр.).
Сначала, повторить (ит.).
Оставьте меня в покое! (фр.).
Прощай навсегда, не так ли? (фр.).
Довольно об этом! (фр.).
Я тебя люблю (фр.).
Что вы делаете? (фр.).
Прощай! (фр.).
На счастье (фр.).
Уполномоченный на ведение дел. (Примеч. пер.).
Дополнительное вознаграждение служащим, которое выплачивается из чистой прибыли промышленных и других предприятий. (Примеч. пер.).
Несложная карточная игра.
Дорогой (фр.).
Как я счастлива! (фр.).
