— Ну, — Джейми задумчиво хмыкнул, — если бы нам удалось это устроить…
Он засунул дольку в рот и принялся неторопливо жевать.
— А как насчет тебя? — неожиданно спросил он.
— Что насчет меня?
Его глаза сосредоточились на моем лице.
— Подходит ли это тебе — отправиться в такое место? — Джейми снова опустил глаза, старательно отделяя следующую дольку. — Ведь у тебя есть и свое дело, а? — Он снова взглянул на меня и криво улыбнулся. — Я еще в Париже усвоил, что не могу удержать тебя от этого. Вопрос в том, сможешь ли ты быть целительницей в колониях.
— Думаю, что смогу. В конце концов, больные и раненые встречаются везде, куда ни отправишься, — медленно ответила я и посмотрела на него с любопытством. — Ты очень странный мужчина, Джейми Фрэзер.
Он рассмеялся и проглотил остаток апельсина.
— Странный, вот как? И что ты под этим подразумеваешь?
— Фрэнк любил меня, — медленно произнесла я. — Но во мне были… некоторые стороны, что ли… с которыми он не знал, что делать. Нечто такое, неотделимое от меня, чего он не мог понять, а может быть, это просто его пугало. Ты — совсем другое дело.
Он склонился над следующим апельсином, ловко очищая кортиком кожицу, однако от меня не укрылась легкая улыбка, тронувшая уголки губ.
— Нет, англичаночка, в тебе меня ничто не пугает. Точнее, пугает, но только одно: как бы ты не погубила себя своей неосторожностью.
Я фыркнула.
— Меня, между прочим, пугает в тебе то же самое, но, по моему разумению, с этим все равно ничего нельзя поделать.
— И ты считаешь, что раз с этим ничего не поделаешь, то не стоит и волноваться?
— Никто не говорит, что не стоит волноваться, — или ты думаешь, что я не волнуюсь? Но ведь ты и правда ничего не можешь поделать.
Он явно хотел выразить несогласие, но потом передумал, снова рассмеялся и сунул мне в рот дольку апельсина.
— Может, и так, англичаночка, а может, и нет. Но я живу на свете уже достаточно долго, чтобы понять, что на самом деле это не столь уж важно. До тех пор, пока я могу любить тебя.
Поскольку мой рот был полон апельсинового сока, я лишь удивленно вытаращилась на него.
— А я тебя люблю, — тихо сказал Джейми.
Он наклонился над койкой, поцеловал меня нежными теплыми губами и ласково прикоснулся к моей щеке.
— Отдохни, — велел он. — А потом я принесу тебе поесть.
Я проспала несколько часов и проснулась по-прежнему в лихорадке, но ужасно голодная. Джейми притащил мне какое-то варево, состряпанное Мерфи, — густую, маслянистую зеленую похлебку с сильным запахом шерри — и, невзирая на мои протесты, настоял на том, чтобы кормить меня с ложки.
— У меня есть совершенно здоровая рука, — сердито возражала я.
— Ага, я видел, как хорошо ты ею владеешь, — отозвался Джейми, заткнув мне рот ложкой, — Если ты станешь орудовать ложкой так же ловко, как той иголкой, то прольешь все себе на грудь, кулинарный шедевр пропадет понапрасну и Мерфи за такое транжирство проломит мне башку черпаком. Давай открывай рот.
Что мне оставалось делать? Возмущение постепенно таяло, превращаясь с каждой ложкой супа в нечто вроде теплого, убаюкивающего оцепенения. Пустой желудок, благодарно откликаясь на наполнение, даже каким-то образом способствовал облегчению боли в руке.
— Ну что, может, добавки? — спросил Джейми. — Тебе нужно набираться сил.
Не дожидаясь ответа, он открыл присланную Мерфи супницу и снова наполнил плошку.
— Где Измаил? — осведомилась я, воспользовавшись коротким перерывом.
— На задней палубе. Создается впечатление, что под палубами ему не по себе, и мне трудно его винить, памятуя о рабах, виденных в Бриджтауне. Я велел Мейтленду повесить ему гамак.
— Думаешь, это безопасно — оставлять его без присмотра? И что это за суп?
После первой ложки на языке осталось приятное, тающее ощущение, со второй я ощутила вкус в полной мере.
— Черепаховый. Прошлой ночью Штерн поймал большую морскую черепаху. Он обещал сохранить панцирь: из него можно сделать прекрасные гребни для твоих волос.
Джейми слегка нахмурился, задумавшись то ли о любезности Лоренца Штерна, то ли об Измаиле.
— Что же до Измаила, то он не оставлен без присмотра. За ним приглядывает Фергюс.
— У Фергюса медовый месяц, — напомнила я. — Не стоило заставлять его делать это. А что, суп и вправду черепаховый? Никогда раньше не пробовала. По-моему, просто чудесно.
Джейми ничуть не растрогало упоминание об особом статусе Фергюса.
— Думаю, парень женился надолго и успеет еще натешиться, — заявил он. — Ничего с ним не случится, если он проведет одну ночку, не снимая штанов. Говорят, что воздержание добавляет сердцу стойкости.
— Вздор! — возразила я, уклоняясь от ложки. — Тщетная надежда. Если воздержание и добавляет чему-то стойкости, то вовсе не сердцу, а тому, чему и положено стоять.
— Слова, совершенно неподобающие уважаемой замужней женщине, — с укором сказал Джейми, засовывая ложку мне в рот. — И добавлю, опрометчивые.
— Опрометчивые? — удивилась я.
— Это небольшое испытание моей стойкости, — спокойно пояснил он, зачерпывая из тарелки. — Сидишь тут, понимаешь, с распущенными волосами и торчащими сосками размером с вишни.
Я непроизвольно посмотрела вниз, и следующая ложка угодила мне в нос. Джейми щелкнул языком и, подхватив тряпицу, быстро промокнул мне грудь. Вообще-то моя рубашка и вправду была из очень тонкого хлопка и, даже будучи сухой, ничего особенно не скрывала.
— Можно подумать, будто ты их раньше не видел, — огрызнулась я.
— Я пью воду каждый день с тех пор, как меня отняли от груди, — напомнил Джейми. — Однако из этого не следует, что я никогда не испытываю жажды. — Он взялся за ложку. — Хочешь еще немножко?
— Нет, спасибо, — ответила я, увертываясь. — Чего мне хочется, так это услышать побольше о твоей стойкости.
— Сейчас не время, ты ведь больна.
— Мне гораздо лучше, — заверила я Джейми. — Можно взглянуть?
На нем были просторные, похожие на подштанники холщовые матросские штаны, в которых запросто можно было спрятать три мертвые кефали без всякого вреда для мужской стойкости.
— Нет, нельзя! — смущенно пробормотал он. — Ты что, сюда же в любой момент кто-то может войти. И потом, я не думаю, что от этих погляделок будет хоть какой-то толк.
— Но ты не можешь утверждать это, пока я не поглядела. Кроме того, никто не мешает тебе закрыть дверь на засов.
— Запереть дверь? Интересно, зачем? Неужто я похож на мужчину, способного воспользоваться беспомощностью женщины, которая мало того что ранена и горит в лихорадке, так еще и пьяна? — спросил он, но тем не менее встал.
