Закончив рассказ, Эмма обернулась к Гидеону и встретила его горящий взгляд, полный такого желания, что у нее мурашки побежали по коже, словно после прохладного дождя в долине. Девушка испуганно и поспешно отвела глаза.
Что с ней происходит?
Почему, стоит Гидеону прикоснуться к ней или посмотреть вот так, как сейчас, ее начинает бить неудержимая дрожь, идущая откуда-то из глубин ее существа? Может, она рассказала что-то не то? Нет, легенда здесь ни при чем… Что же делать? Сказать что-нибудь смешное, чтобы нарушить это напряженное молчание?
Рядом с ним она чувствовала себя и радостной, и печальной, и смущенной — все вместе. Неужели она обидела его? И зачем только она устроила эти скачки наперегонки, чему радовалась, как неразумное дитя? Она сама себя не могла понять, — но ведь ей так хотелось, чтобы Гидеон видел в ней смелую, сильную, взрослую женщину, а не дерзкую девчонку, какой она и была на самом деле…
— Да, дочь вождя, наверное, была особенной женщиной — смелой, прекрасной и сильной, раз она способна была так любить и так умереть, — услышала Эмма задумчивый голос юноши.
Так они встречались день за днем, бродили по берегу, собирали красивые камешки и замысловатые ракушки, рассматривали медуз, не успевших растаять на палящем солнце, и маленьких рыбешек, выброшенных на берег приливом. Однажды нашли громадного зубастого черного угря, и Гидеон носился с ним по всему пляжу, пугая умиравшую от страха Эмму. Перламутровыми раковинами Гидеон украшал девушку, и Эмма с царственным величием принимала дары, как если бы он преподносил ей драгоценный жемчуг и самоцветы…
— Теперь я должна сделать вам ответный дар, мой верный рыцарь, — хихикая, проговорила она, доставая из-за своей спины огромный, разбухший в соленой воде огурец, сдавливая его своими ловкими пальчиками и направляя длинную струю из жидкого семени в лицо Гидеону. Сделав это, Эмма тут же побежала от него, громко смеясь и крича.
— Что это? — крикнул ей вслед Гидеон. — Леди хочет войны?! Что ж, пусть будет война! Берегись меня, я великий Моо, дракон, поднявшийся из океанских глубин… — Забежав за скалу, он разукрасил себя пучками черных, темно-красных и зеленых водорослей и выбежал снова, дико крича, поднимая руки и сжимая пальцы наподобие когтей чудовища.
— Иди ко мне, моя красавица! Я утащу тебя на дно океана, где ты станешь моей королевой и повелительницей бездонных глубин!
— Оо-о! Убирайся назад, проклятое чудовище! — кричала она, убегая от Гидеона, а тот, преследуя, швырял в нее водорослями.
Устав от этой баталии, они рухнули наконец в изнеможении на песок. Позже, немного отдохнув, они принялись собирать сухие сучья и корни для небольшого костра. Сумерки сгущались, повеяло прохладой, от океана тянуло сыростью. Дул легкий бриз.
Сидя под виноградными лозами, Гидеон и Эмма наслаждались теплом костра и любовались взлетавшими вверх оранжевыми искрами. Держась за руки, они обменивались своими заветными мечтами и желаниями, рассказывали по очереди легенды, которые слышали в детстве. Становилось все темнее, ночь охватывала их. Уже были рассказаны легенды о гавайском герое Мауи, сумевшем остановить колесницу Великого Солнца, когда она совершала свой очередной круг по небу, о богине вулканов Пеле, являвшейся смертным в образе страшной старухи, превращавшейся вдруг в прекрасную деву с дивными огненно-рыжими волосами. Она была своенравна и мстительна, люди ее боялись — ведь она могла обрушить на их селения потоки лавы и горячего пепла…
— А еще я знаю танец, посвященный богине Пеле, — прервала свой рассказ Эмма. — Хочешь, я станцую его для тебя?
Хочет ли он!.. Хочет ли он, чтобы небо было голубым, а трава — зеленой?.. Но, боясь смутить ее, Гидеон лишь согласно кивнул:
— О да, очень хочу!
Она поднялась.
Неровное пламя костра осветило ее стройную, хрупкую фигурку. Сильным, призывным движением Эмма вскинула руки, и ее иссиня-черные волосы показались Гидеону огненно-рыжими…
Частый, странный, стремительный ритм ритуального танца, выбиваемый босыми ступнями танцовщицы, подчинил себе юношу и увлек его в древний мир предков.
Призраки прошлого обступили его.
Не милая маленькая Эмма, нет, сама богиня Пеле, дразня и маня, приближаясь и отступая, вселяя в него желание и силу великого бога Камапуа, пела ему о любви, земной и небывалой…
Он открывал ей объятия, но милая ускользала, он становился зверем, она превращалась в звезду, он покорно склонялся к ней, она обжигала его дыханием, полным страсти… Точно дикий кабан, он устремлялся к ней, готовый смять, сокрушить, — ласково, тихо смеясь, она чуть касалась его, и гнев угасал…
О Пеле, богиня вулканов, богиня огненной лавы, богиня любви и желания, что делаешь ты с человеком!
Ты терзаешь сердце мое, ты мучаешь тело мое, ты смиряешь гордость мою, я раб твой, я прах пред тобой, вот что делаешь ты, Пеле, вот что делаешь ты с человеком!..
Дай мне отдых, богиня моя, дай мне глоток воды, дай мне упиться тобой, пощади меня, о великая Пеле, ибо я уничтожен тобою…
Взвился и тут же опал длинный рыжий язык огня, словно сама богиня Пеле выглянула из жаркого пламени, чтобы увидеть влюбленных.
Костер затухал.
Гидеон смотрел на Эмму и не узнавал ее.
Лицо ее было влажно, губы полураскрыты, упругая грудь вздымалась, в глазах, еще затуманенных пережитым, было странное выражение вызова и ожидания…
Гидеон почувствовал, что не владеет собой.
Горло его вдруг пересохло.
— Где ты научилась так танцевать? — хрипло спросил он и, не глядя на Эмму, стал подбрасывать сучья в остывающий костер.
— В монастыре Святого Креста… — еле слышно ответила она.
— В католическом монастыре ты обучилась этому языческому танцу? Я думал, что он запрещен. Даже моя мать, — а она всегда добром вспоминала своего куму, учителя священных танцев, — считала его… э-э-э… излишне чувственным. А разве ты жила в монастыре?
— Да, я воспитывалась в благотворительной школе для сирот. Меня забрали оттуда незадолго до окончания, всего лишь месяц назад, когда мама почувствовала себя совсем плохо. Я была немного непослушной, часто озорничала. Сестра Анжела в наказание за грехи частенько посылала меня в сад пропалывать клумбы. И вот там я однажды услышала музыку — дробь туземных барабанов, свист тростниковых флейт… Я взобралась на стену и оттуда увидела, как по ту сторону, в соседнем саду, танцевали женщины… Это был Королевский национальный балет. Они репетировали хула-хулу. Я смотрела на них и запоминала движения… А потом разучивала их, когда оставалась одна в келье. Так я научилась танцевать — и ты можешь сам судить теперь о моем искусстве!
