Кинли явно переоценивает свою значимость, подумала Виктория, уверенная, что могла бы сбежать, если бы ей удалось вырваться из рук Дэвида. Не было такого замка, который она не могла бы открыть. Она освободилась бы прежде, чем этот надутый дурак сообразит, что произошло. Лучше сбежать, чем навести отца на сэра Генри или предстать в Лондоне перед судом и навсегда оставить пятно позора на сыне. Разве не отец обвинял ее в том, что она губит каждого, кого полюбит?
– Я добровольно отдаюсь в руки правосудия для допроса, – сказала она.
– Ты этого хочешь? – спросил Дэвид.
Она резко повернулась к нему. Атмосфера все больше и больше накалялась, когда они стояли лицом друг к другу, как противники на неоконченной дуэли, напряжение искрами пробегало между ними.
– Кинли может отвезти меня в Лондон и убедиться, что я не знаю, где находятся сокровища.
Дэвид сел на подлокотник кресла и равнодушно смотрел на нее, скрывая свои чувства так же, как она.
– Без нее мы не поймаем Фаради. – Дэвид перевел тяжелый взгляд на Кинли: – Или вы забыли основную цель задания?
– Он прав, Кинли, – поддержал его белокурый Адонис. – Если Фаради нужна она, есть смысл держать ее здесь.
Паника охватила Викторию, но она застыла, когда Дэвид снова перевел взгляд на нее:
– Рокуэлл, отправьте семье леди Манро записку и сообщите им, что она провела ночь, принимая роды, а затем по дороге с ней произошел несчастный случай.
– Они вам не поверят, – прошептала Виктория. – Я никогда не падала с лошади.
– Может быть, Мэг Фаради не такая искусная наездница, какой ее считает Виктория Манро. – Ей почудился в его непроницаемом взгляде вызов. Дэвид красив, потрясающе красив, и не будь Виктория уверена, что он ее дразнит, она набросилась бы на него.
– А почему не поверят? – спросил Дэвид. – Я сам видел синяки.
– Естественно. Если учесть, как грубо ты со мной обращался. В результате у меня было сотрясение мозга, вдобавок ты опоил меня до потери сознания.
Их взгляды встретились.
– А ты пыталась меня застрелить.
– Если бы хотела, застрелила бы. У тебя нет способа заставить меня тебе помогать.
– Нет способа? Всем известно, что имение сэра Генри выставлено на аукцион за неуплату налогов.
– Неужели? – насмешливо сказала она, про себя удивившись, как он об этом узнал. – Главный судья готов обокрасть собственного дядю.
– А если мы выкупим имение сэра Генри, Мэг, ты нам поможешь?
– Только этого не хватало, черт побери, – возразил Кинли. – Час назад вы были готовы поджарить ее на вертеле.
Дэвид скрестил на груди руки в ожидании ее ответа. Его руки казались темными на фоне белизны рукавов, на правой руке поблескивало обручальное кольцо. Виктория невольно коснулась кольца на своей руке.
– Мне нужно место, где я мог бы жить и работать, – сказал Дэвид. Виктория бросила на него взгляд. – Леди Манро было бы полезно иметь за спиной давно забытого родственника. Это обязало бы ее сотрудничать с нами.
– Ты не сможешь бороться с Неллисом Манро. Ему нужен Роуз-Брайер.
– Предоставь мне заниматься вашей местной политикой, Мэг. У меня имеются кое-какие возможности.
– Сэр Генри знает, что у меня нет родственников.
Напряженность, возникшая между ними, с каждой минутой возрастала. Виктория оказалась в ловушке. Только Дэвид стоял между ней и допросом Кинли, а возможно, и виселицей.
– Значит, тебе очень хочется быть повешенной? – тихо спросил он.
Виктория, разумеется, не хотела такой участи. Но Дэвид опасен для нее не меньше, чем ее отец.
– Она находится у меня под арестом, – сказал он Кинли. – Я доставлю ее, когда придет время.
Кинли подошел к ней.
– У всех в конце концов развязывается язык, мисс Фаради, – сказал он. – Вы не исключение.
– Кинли, – тихо предупредил его Дэвид. – Советую вам отойти от нее, пока она не поставила вам под глазом синяк.
– А вы не поворачивайтесь к ней спиной. В следующий раз она может не промахнуться, когда будет стрелять.
– Я учту ваш совет.
– Найдите Фаради. – Кинли взял пальто и вышел из комнаты.
Наступила тишина. Красивая блондинка потерла руки.
– Все хорошо, что хорошо кончается, – с удовлетворением сказала она, подбоченившись и взглянув на Рокуэлла. – О чем ты думал, Йен?
– О том, что мы должны делать свое дело, Памела, – ответил Йен и тоже вышел. Виктория не шелохнулась. Заметив, что Дэвид наблюдает за ней, выпрямилась.
– Это городской дом графини Щербинской, – сказал он, представляя Памелу. – Она наша собственная фальшивая персона русского королевского рода, обучавшаяся в консульстве Санкт-Петербурга. Вчера она привезла тебя сюда, чтобы ты могла оправиться от ушибов. В этом городе она – наши глаза и уши. Ничего не ускользнет от ее внимания. – Он взглянул на Памелу: – Не так ли, графиня?
Зашуршав изумрудным шелком, Памела обняла его за шею и прижала губы к его уху.
– Скажи мне, чтобы я не беспокоилась, когда тебе будет немного одиноко там, на холме, Дэвид.
Виктория была сыта их маленькой любовной сценкой. Едва сдерживая слезы, она вернулась в спальню и захлопнула дверь. Она не понимала, почему ее это задело, но знала, что никогда больше не станет смотреть на звезды и думать о том, что сделал Дэвид со своей жизнью, после того как покинул Индию, или о том, с кем он занимается своими делами или с кем развлекается. Она никогда не станет думать о том, что он может кого-то полюбить. Ее это больше не интересует.
Несмотря на его высокие принципы, он по-прежнему оставался лицемером. Для него, опытного шпиона, жизнь была игрой в шахматы. А Виктория оказалась еще одним шахматным ходом, когда он ловко довел до конца игру, которая должна была закончиться девять лет назад.
Виктория думала о том, что ее отец на свободе. За окнами небо над холмом потемнело от серых облаков, со стороны канала надвигался первый зимний шторм. Сидя на подоконнике, Виктория смотрела вниз на пустой двор, затем прижалась к стеклу, думая о том, как совершить побег. Она смерила взглядом длину тяжелых занавесей, закрепленных на толстых деревянных штырях, проверила их надежность и подошла к гардеробу в поисках подходящей одежды. Ей не стоило рисковать, имея дело с Кинли.
Она должна убежать немедленно. Ее отец на свободе.
Она боится его. Боится, что он причинит зло сыну.
Она встречала людей, которые не различали добра и зла. Которые пили, потому что жаждали алкоголя, или дня не могли прожить без наркотика. В детстве она встречала много таких среди знакомых ее отца. Но ее отец знал разницу между добром и злом. Просто ему было наплевать. Его опиумом была игра. Он любил погоню, игру в лису и гончую, в кошку и мышку.
