За свою жизнь я любила двух мужчин и испытывала влечение к третьему. Один из них преодолел свою любовь ко мне ради собственных интересов. Другой полюбил мою девственную красоту, а потом отшвырнул меня прочь. А царевич? Прошлой ночью я отказалась от последней возможности принадлежать этому высокому мускулистому человеку, ну и что? Что с того? Я говорила с Рамзесом совершенно искренне. Сегодня я стала такой же старой, как и он, и такой же измученной. Я больше не желала власти ни над людьми, ни над страной. Я хотела только одного: чтобы свершился справедливый суд, а потом уехать в какое-нибудь спокойное место, подальше от Пи-Рамзеса и Асвата, и жить там вместе с Каменом и Тахуру. Прошлой ночью мы с Рамзесом залечили наши старые раны, и в самой глубине своего ка я чувствовала, что изменилась. Словно меня захлестнула волна разноцветных красок, из которых до сих пор я знала только одну — серую.
Я пошла в банный домик, чтобы вымыться и сделать массаж, но посылать за косметологом не стала. Я поела, а потом вышла во двор прогуляться и поболтать с другими женщинами. Все говорили об арестах, обсуждали слухи и строили предположения, но мне это было неинтересно.
После полудня передо мной возник царский глашатай, поклонился и протянул мне тонкий свиток папируса. Решив, что это послание от Камена, я поспешно развернула свиток, даже не взглянув на печать, но обнаружила лишь несколько строк, написанных иератическими письменами. Я узнала руку самого царя. «Дорогая сестра, — начала читать я. — Я велел Амоннахту доставить тебе все те красивые вещи, которые ты хотела бы иметь, а также приказал Хранителю царского архива разыскать и уничтожить документ, по которому ты лишалась своего титула. Когда будешь покидать гарем, мой казначей выдаст тебе пять дебенов серебра, чтобы ты могла купить землю или что сама захочешь. Возможно, небольшую усадьбу в Фаюме. Будь счастлива. — И подпись: — Рамзес».
Поблагодарив глашатая, я вернулась в свою каморку, глотая слезы. Итак, я снова стала госпожой Ту. Я получила право красить хной ладони и ступни, охотиться на болотах на уток с луком и стрелами. Пять дебенов серебра смогут прокормить меня до конца моих дней или… Я попыталась справиться с душившими меня рыданиями. Или на эти деньги я смогу купить дом и землю; я найму управляющего и нескольких работников, буду выращивать овощи и заведу корову.
Рамзес уже дважды упоминал о Фаюме. Значит, он помнил о том поместье, которое передал мне, поддразнивая и называя своей маленькой крестьянкой. Мы ездили смотреть его вместе. Земли вокруг усадьбы были заброшены, дом покосился, но царь позволил мне провести ночь в этом пустом чреве, а когда мы вернулись во дворец, я попросила его послать туда рабочих, чтобы привести дом в порядок. Как он мне понравился! Я искренне поверила, что жизнь среди полей перевоспитает меня, излечит мою душу. Мы будем принадлежать друг другу и за мою заботу поля отплатят мне обильными урожаями и сознанием безопасности и надежности, чем-то таким, что не исказится, не потускнеет, не исчезнет совсем.
После моего падения у меня все отобрали. Все, что я считала своим, было отдано другим людям. Кто владеет сейчас моим поместьем? Я не знала. Но фараон помнил, что значил для меня его подарок, помнил, что, несмотря на платье из тончайшего полотна, несмотря на множество золотых украшений, я по-прежнему оставалась крестьянкой, для которой земля — это живое существо, и потому фараон торопился, пока не наступил тот момент, когда он уже ничего не сможет подписывать, когда… Я долго сидела, держа папирус на коленях и невидящим взглядом уставясь в стену напротив.
Прошла еще неделя. Однажды за мной зашел Амоннахт и повел в огромные, строго охраняемые сокровищницы дворца. Там он откинул крышку пустого сундука и велел мне наполнить его любыми тканями и драгоценностями, которые мне понравятся. Я сложила в сундук не только платья, кольца, ожерелья, анки, серьги и браслеты, но еще и драгоценные масла и свежий натр. Найдя туалетный столик с откидной крышкой, я набила его баночками с краской коул и хной. Затем в небольшой ящичек я уложила ступку, пестик, а также великое множество разных трав и мазей, каких не видела даже у Гуи.
— Я что, очень жадная? — спросила я у терпеливо поджидавшего меня Амоннахта, не сводя глаз с уставленных всякой всячиной полок и не обращая внимания на дворцового лекаря, который с тревогой следил за моими действиями. Впрочем, я не считала, что жадничаю. Я была совершенно спокойна и сосредоточена. Я собирала свое будущее, и Рамзес это знал.
— Нет, госпожа, — ответил хранитель, — но даже если бы так оно и было, то не имело бы никакого значения. Такова воля царя.
Он упомянул мой титул. Значит, это уже всем известно. Взяв с полки и развязав небольшой мешок, я нашла в нем сушеные листья каты и присоединила их к остальным своим приобретениям.
Однако настоящим открытием, доставившим мне наибольшее удовольствие, оказалась палетка писца с несколькими новыми кисточками разной толщины, папирус, хороший скребок для полировки папируса и чернильницы. Прижав все это к своей довольно запыленной груди, я улыбнулась Амоннахту.
— Обвяжи сундук веревкой, опечатай и убери в кладовую, — попросила я. — Я пошлю за ним, когда решится наше с Каменом дело. А писчие принадлежности я возьму с собой. Я хочу написать царю.
Амоннахт молча поклонился, и я, выйдя из сокровищницы, быстро пошла к себе. Я ничего не писала с тех пор, как закончила свою рукопись, а потому умирала от желания вновь ощутить в руке кисточку и уложить на коленях палетку. Я окажу честь этим вещам, написав с их помощью послание фараону.
О дне суда меня предупредили заранее, поэтому, когда ко мне явились два солдата, чтобы провести во дворец, я была полностью готова. На этот раз я надела голубое платье и золотые украшения, мои ладони и ступни были гордо выкрашены хной, а на пальцах, которые благодаря стараниям Изис снова стали тонкими и нежными, были надеты кольца.
Мы вышли из гарема и двинулись по широкому мощеному проходу, ведущему к главной дороге, которая заканчивалась внушительными колоннами у главного входа во дворец. Все пространство между берегом озера и высокой стеной, окружающей царский дворец, было заполнено людьми. При моем появлении по толпе пробежал ропот, и передний ряд зевак сдвинулся вперед. Меня тут же окружили солдаты, которые начали грубо расталкивать людей, освобождая мне путь. Я шла уверенным шагом, высоко подняв голову, среди рокочущей толпы. Я услышала, как несколько раз прозвучало мое имя.
— Капитан, откуда они узнали? — спросила я одного из провожатых.
