— Капитан, откуда они узнали? — спросила я одного из провожатых.
Тот пожал плечами:
— Генерал Паис весьма популярен в городе, и его арест скрыть не удалось. Остальное сделали слухи и домыслы. Толпа собралась, потому что запахло кровью. Правда, они еще не знают чьей.
В этот момент раздался крик: «Мама!», передо мной мелькнуло усталое лицо Камена, и в следующий миг я была в его объятиях. Мы крепко прижались друг к другу, а солдаты принялись яростно оттеснять от нас гудящую толпу. Камен улыбался, но я видела, как он измучен — темные круги под воспаленными глазами не могла скрыть даже черная краска.
— Во время нашей последней встречи на тебе не было ничего, кроме грубого короткого платья, — сказал он. — А сейчас я тебя едва узнал. Ты поистине прекрасна.
— Спасибо, Камен, — ответила я. — Но ты плохо выглядишь.
— Да, — небрежно заметил он. — Ожидание далось мне нелегко.
— Нам нужно идти, госпожа, — заторопил нас капитан. — Я не хочу, чтобы нам пришлось отбиваться от людей силой.
Камен удивленно посмотрел на меня.
— Госпожа? — спросил он.
Я кивнула.
— Я помирилась с твоим отцом, — сказала я, — и он вернул мне титул.
За спиной Камена я увидела Мена и Несиамуна, с которыми обменялась кратким приветствием. Затем мы с Каменом вошли под колонны.
— Тахуру каждый день молила богов защитить нас, — сказал мне Камен. — И сегодня она шлет нам свое благословение.
Я почему-то разозлилась.
— Какая она добрая, — сказала я более резко, чем хотела бы, но Камен только обнял меня за плечи и рассмеялся.
— Ты ревнуешь, и мне это льстит, — смеясь, произнес он.
Возле колонн стоял строй солдат с обнаженными мечами и выставленными вперед копьями. При нашем приближении солдаты расступились, и я сказала:
— Камен, а хочешь узнать, какое имя дали тебе дворцовые астрологи, когда ты родился?
Он недоуменно уставился на меня.
— О боги! А я об этом и не думал. Ну конечно, мне же дали имя. А почему ты вспомнила об этом только сейчас, мама?
Мы уже прошли колонны и вступили в прохладный полумрак. Сзади слышался приглушенный гул толпы.
— Потому что когда Распорядитель протокола будет называть имена и титулы обвиняемых и обвинителей, он назовет твое первое имя, а потом то, которое ты носишь сейчас. И я хочу, чтобы свое настоящее имя ты узнал от меня.
Камен не ответил, и я почувствовала, как он напрягся.
— Ну скажи, — попросил он.
Я взглянула на широкие плечи солдата, шагающего впереди нас.
— Тебя назвали Пентауру.
Камен хмыкнул.
— «Отличный писец», — пробормотал он. — Забавное имя для сына фараона и совсем не годится для солдата. Нет, оно мне не нравится. Я останусь Каменом.
Подойдя к дверям тронного зала, мы остановились. Обычно их держали открытыми, чтобы пропускать бесконечные вереницы министров, просителей и делегаций, но сегодня они были наглухо закрыты. Капитан стукнул в дверь рукой в перчатке. Очевидно, суд будет происходить здесь. Двери открылись, и нас впустили в зал. «Не нравится мне все это», — подумала я, шлепая сандалиями по каменному полу. Мне вообще никогда не нравились подобные вещи. Камен был прав, когда решил оставить имя, данное ему человеком, который его любил и воспитывал, и вместе с тем мне очень хотелось, чтобы Рамзес увидел своего сына, пусть даже Камен и родился у простой наложницы. Как мой мальчик поведет себя на суде? Как отнесется суд к сводному брату наследника? Помощник управляющего повел нас к нашим местам у правой стены, и Камен отпустил мою руку. Мы сели все вместе — Камен, Мен, Несиамун и я. Перед нами поставили скамеечки для ног. За нашими спинами встали солдаты.
Я видела, как Камен украдкой обводит глазами огромный зал. Пол и стены, выложенные плитками из лазурита, создавали у меня какое-то странное ощущение — мне казалось, что я глубоко погрузилась в синюю воду, в которой вспыхивали золотистые искры пирита, священного камня, владеть которым могли только боги. Огромные алебастровые лампы стояли на золотых подставках высотой с человеческий рост, на золотых цепях качались курильницы, из которых вился голубой дымок, наполняя зал тонким ароматом. Слуги держались с важностью, достойной богов; их облачение состояло из бело-голубых туник с золотым шитьем и сандалий, украшенных драгоценными камнями. Все они молча и торжественно выстроились вдоль стен, ожидая приказаний.
В дальнем конце зала, лицом к входу, от стены до стены тянулся помост. На нем стояли два золотых кресла с ножками в виде львиных лап; на спинках, украшенных золотом, был изображен Амон, чьи животворящие лучи должны были касаться священной спины сидящего на троне. Одним из этих кресел был, несомненно, Престол Гора, святыня фараона. Другое кресло предназначалось для Верховной царской жены, царицы Аст. Но было еще и третье.
Здесь было сердце Египта. Здесь простирались ниц и прославляли Божественного, здесь он принимал иноземных сановников и издавал законы; огромные размеры зала подавляли атмосферой благоговения перед властью. За креслами находилась маленькая дверь, ведущая, как мне было известно, в скромную комнатку для переодеваний. Однажды я уже была в этом зале вместе с Гуи, который приводил меня, чтобы представить Рамзесу. Я решила, что нужно будет об этом упомянуть. Я ведь пришла, чтобы обвинять, в том числе и прорицателя. Но думать об этом почему-то не хотелось.
Открылась маленькая дверь, и показались десять человек, которые под перешептывание зала прошли через помост и расселись на стульях, стоявших в один ряд лицом к помосту. Я не знала, что это были за люди.
— Это судьи, — прошептал Несиамун на ухо Камену. — Люди суровые, но, надеюсь, беспристрастные. Трое из них — чужеземцы. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
Я внимательно разглядывала судей, пока они занимали свои места, тщательно расправляли на коленях юбки и тихо переговаривались между собой. Большинство из них были среднего возраста или чуть старше, за исключением одного, довольно приятного молодого человека с острым взглядом и угодливой улыбкой.
Но вот судьи затихли. Я заметила, что они изредка поглядывают на меня. Конечно, они уже знали, кто я такая, поскольку читали материалы дела, однако их лица ничего не выражали. Мне вдруг стало страшно. Возможно, судьи сочли, что показаний свидетелей им недостаточно. Возможно, они решили, что такие могущественные и влиятельные люди, как Паис и Гуи, не могут обвиняться в измене, что все мои показания — ложь и что спустя семнадцать лет я должна понести заслуженное наказание. Но Рамзес помиловал меня, а царевич счел обвинения против заговорщиков столь серьезными, что назначил суд. Нет, глупо с моей стороны пугаться большого зала и нескольких человек с суровыми лицами.
