На исходе очередного дня они решили расположиться на ночь в одной из этих пустующих башен. Округа была безлюдная; с небольшого холма, где, словно одинокий страж, стоял заброшенный кастель, открывался вид на петлявшую вдоль пологих возвышенностей тропу, уводившую к Дороге паломников, которая пролегала немного севернее. Опасаясь случайных встреч, путники по-прежнему избегали ее, да и колодцев у старых кастелей было больше, нежели там, где некогда султан приказал превратить все в пустыню в надежде задержать этим продвижение армии крестоносцев.
После того как они напоили животных и перекусили, Мартин отнес в верхнее помещение башни воду для Джоанны, а сам отправился осмотреть окрестности. Он забрался на пустынный холм, откуда хорошо просматривалась Дорога паломников. Стояла тишина — ни путников на верблюдах, ни крестьянской арбы, ни одинокого всадника. Когда Мартин вернулся в башню, Эйрик сидел у полуразрушенной арки входа, собираясь нести караул, и что-то напевал под нос, протирая лезвие сабли промасленной ветошью. Иосиф устроился внутри кастеля и уже посапывал на сваленных в углу тюках с вещами. Мартин задержался у колодца и долго с наслаждением смывал с себя пыль и пот после переезда, прислушиваясь к протяжной воинственной песне Эйрика. Но оказалось, что в такой тихий вечер желание петь посетило не только рыжего норвежца, ибо, когда Мартин вошел в башню, он различил доносящийся сверху мелодичный голос Джоанны. Женщина напевала литанию, и отзвуки церковного гимна под мощными сводами башни крестоносцев казались на удивление уместными и гармоничными. А еще Мартин с радостью подумал о том, как он истосковался, не слыша пения Джоанны, и как оно сейчас радует его!
Он поднялся в верхнее помещение и увидел ее у проема окна. Джоанна еще что-то напевала, при этом ласково проводя ладонью по одной из обрамлявших окно каменных колонн. Мартин остановился у входа, залюбовавшись молодой женщиной. Джоанна уже скинула обшитую бляхами безрукавку и льняной стегач и стояла в распоясанной рубахе и широких шароварах, заправленных в низкие сапожки. Ее черные волосы были распущены и ниспадали на спину — вымытые и расчесанные, они чуть шевелились под легким дуновением ветра, проникавшим извне. Она услышала его приближение, перестала петь и обернулась с улыбкой.
— Мне так хорошо и спокойно тут. Эта башня крестоносцев… Я словно уже среди своих. Как же я соскучилась за всем европейским!
И она снова ласково провела ладонью по наличнику окна.
Мартин остановился рядом. Снаружи доносился писк летучих мышей, вдали догорала полоска заката. И в этом отсвете Джоанна показалась ему такой юной, нежной… желанной. Он следил, как она медленно гладит рукой обтесанный камень колонны, и неожиданно ощутил сильное желание.
Все время после ранения Джоанны Мартин был с ней нежен и предельно осторожен. Порой он бережно обнимал ее, иногда легонько целовал, однако не решался позволить более смелой ласки. Но сейчас, когда Мартин наблюдал, как она медленно и нежно касается холодного камня, он вдруг отчаянно захотел, чтобы она так же прикоснулась и к нему.
Ранее их страсть сразу находила отклик друг в друге, но сейчас Мартин еще не осмеливался проявить возникшие желания. После ранения Джоанна казалась ему такой слабой, хрупкой, уязвимой, ее надо было оберегать и поддерживать, не думая о собственном вожделении. Поэтому он просто молчал, стараясь сдержать невольно участившееся дыхание.
Но в тишине Джоанна услышала, как он дышит. Мартин был рядом, он смотрел на нее, глаза блестели, грудь вздымалась… И внезапно она сама почувствовала, как сильно ее влечет к нему. Перенесенная боль и слабость после ранения, тревоги и страх быть обнаруженной в последнее время словно заморозили в ней что-то. Но сейчас, когда они стояли рядом и она чувствовала на себе его взгляд, жадный, пристальный, осторожный, Джоанна почти с наслаждением узнала возрождающееся волнение, почувствовала, как легкая дрожь прошла по спине под распущенными волосами, как гулко застучало сердце. Даже прикосновение рубахи к телу вдруг показалось невероятно возбуждающим, грудь стала очень чувствительной, а внизу живота начал разгораться сладкий огонь…
Нервно облизнув внезапно пересохшие губы, Джоанна прошептала:
— Я хочу, чтобы ты меня обнял. Хочу ощутить твои руки на моей коже…
От этих слов у него будто все вспыхнуло. Однако когда она прильнула к нему, Мартин мягко удержал ее.
— Я не могу. Твоя рана…
— Только шрам, — произнесла она тихо и опустила голову. — Шрам как у воина. Для женщины это изъян. И я уже никогда не буду такой красивой, как ранее… Не буду тебе нравиться.
Ее голос задрожал, и она отступила. Но Мартин шагнул к ней, взял ее лицо в ладони и несколько минут всматривался в ее светлые затуманенные глаза.
— Если для меня есть что-то прекрасное и совершенное в этом мире, то это ты…
Он поцеловал ее медленно и осторожно, она ответила на его поцелуй, чуть раскрыв уста, а потом сама обняла его, запустила пальцы в его выгоревшие, чуть влажные волосы. Так сладко было прижиматься к нему, чувствовать, как по телу проходит страстная дрожь, наслаждаться этим ощущением бьющей ключом жизни.
И все же Мартин был очень бережен с ней. Восхищенная Джоанна не предполагала, что можно обмениваться такими долгими и нежными прикосновениями, даря неописуемое наслаждение. Мартин держал ее в объятиях как хрупкую драгоценность, хотя в нем самом вовсю клокотала страсть. Есть немало способов доставить удовольствие, не доходя до соития, и этой ночью они предавались самым откровенным и смелым ласкам. Их прикосновения и поцелуи были сладостно упоительными, тела нежно сплетались и изгибались в объятиях, губы, языки, пальцы выводили свой узор, и они тихо стонали в исступлении. И если некогда Джоанну смущали нескромные просьбы любимого, то в этот раз она позволяла ему делать с собой все. Она полностью раскрылась, доверилась ему, и ее выступившие от избытка чувств слезы, ее искусанные в попытке сдержать стон губы были откликом на то наслаждение, какое он ей доставил. А потом она сама стала настойчивой, пожелав испробовать на любимом то, о чем порой говорили женщины в гареме, что смущало и возбуждало ее. Джоанна жаждала познать эти ласки, и в какой-то миг Мартин уже не мог сдержать рвавшегося горлом глухого крика, а потом обнял ее, долго держал в объятиях, благодарно и упоенно целуя.
— А теперь спи, любовь моя. Ибо завтра опять будет долгий день, тяжелый путь, а потом…
Он умолк, прислушиваясь к ее дыханию. Джоанна заснула, а Мартин, счастливый, лежал и думал, что, как бы ни сложилась в дальнейшем их судьба, то, что было между ними, не может так просто исчезнуть. Слишком через многое они прошли и пережили, чтобы потерять соединивший их драгоценный дар любви.
